Шантаж и долговая кабала: как Рембрандт отстаивал свою финансовую независимость
В издательстве Ad Marginem выходит книга искусствоведа Светланы Алперс «Предприятие Рембрандта. Мастерская и рынок», в которой автор реконструирует психологию голландского живописца и его экономическую стратегию. Это неожиданный взгляд на Рембрандта как на художника-предпринимателя, создавшего новаторскую и эффективную модель производства и продвижения произведений искусства.
Выдающийся американский историк искусства Светлана Алперс, дочь экономиста, нобелевского лауреата Василия Леонтьева, предприняла в этой работе, опубликованной на английском языке в 1988 году, смелую попытку взглянуть на Рембрандта, гения голландской живописи «золотого века», как на художника-предпринимателя, создавшего в XVII веке, когда Республика Соединенных Провинций была не только одним из центров западноевропейского искусства, но и колыбелью рыночной экономики, новаторскую по тем временам и удивительно эффективную модель производства и продвижения произведений искусства — в данном случае картин и офортов, — которая во многом предвосхитила стратегии современного художественного рынка. Книга Алперс произвела фурор в рембрандтоведении и дала толчок исследованиям практики художника с использованием инструментария социальной и экономической истории.
Forbes Life публикует отрывок из книги.
Давно замечено — источники восходят к XVII веку, — что любовь голландцев к живописи привела к огромному росту производства картин и необычайно высокому спросу: торговля произведениями искусства процветала. В дни Рембрандта большинство голландских художников создавали картины для свободного рынка — это было скорее правилом, чем исключением. Один путешественник писал, что голландцы, не имея достаточно земли, вкладывали деньги в картины, — и картины, хотя это отчасти противоречит их статусу товара, обладающего высоким спросом, были дешевы. Они продавались на ярмарках, а иногда и непосредственно самими авторами, и потому мясник, пекарь и крестьянин могли их купить. В описях имущества горожан и крестьян часто перечисляются картины, оцениваемые значительно ниже десяти гульденов, что подтверждает мнение об их дешевизне и популярности, но едва ли позволяет, учитывая их низкую стоимость, рассматривать живописные произведения в качестве объекта инвестиций. Если мы посмотрим на дошедшие до нас голландские картины, само их количество вкупе с тем, что создавались они художниками, специализировавшимися на определенных жанрах (крестьянских сценах, пейзажах, натюрмортах и т. д.), вполне согласуется с вышеупомянутым суждением о широком рынке сбыта, хотя мы испытываем вполне оправданное удивление, отмечая высокий уровень некоторых работ, производимых для «массового потребителя».
Известны исключения из этого правила: картины не всегда создавались и продавались так, как описывалось выше. Например, их мог заказывать гаагский двор статхаудера, бургомистры, желающие украсить здание ратуши, а также регенты различных организаций для украшения своих зданий. Семьи заказывали портреты, которые затем вешали на стенах своих домов. Художники находили альтернативы созданию картин для свободного рынка. Ливенс, Бол и Флинк благодаря своей популярности вошли в круги более или менее надежных патронов, на которых могли рассчитывать. По-видимому, некоторые художники также избежали работы для массового рынка, заключив договор с одним-единственным покупателем, где было предусмотрено право преимущественной покупки любых созданных ими произведений. Подобный рецепт успеха можно найти у Хоогстратена, который дает художникам совет: каков бы ни был уровень их работ, они в любом случае должны искать «меценатов», а уже через них привлечь внимание принцев, правителей и преуспевающих купцов.
Первый ученик Рембрандта Герард Доу (1613–1675) заключил соглашение с Питером Спирингом фон Сильверкроном, шведским дипломатическим представителем в Гааге, который платил ему за право преимущественной покупки 1000 гульденов в год. Кроме того, он установил необычайно высокую цену, от 600 до 1000 гульденов, за каждую картину, выбранную им и посылаемую домой в Швецию королеве Кристине. После отъезда Спиринга Доу нашел местного мецената, Йохана де Бай, который выставил на всеобщее обозрение двадцать семь его картин из собственной коллекции. Хотя цены на картины Доу, охотно приобретавшиеся европейскими монархами, в конце концов достигли заоблачных высот (по слухам, за одну работу он получил 30 000 гульденов), он рассчитывал гонорары за свои тщательно, в мельчайших деталях выполненные работы старинным гильдейским способом: по количеству часов, затраченных на их выполнение. Если верить слухам, он даже отверг должность придворного художника, предложенную ему английским королем.
Наиболее известный ученик Доу, Франс ван Мирис Старший (1635–1681), сделал сходную карьеру: он отказался от места придворного художника в Вене с годовым жалованьем в 2500 гульденов, хотя выполнил автопортрет, заказанный для галереи автопортретов художников Козимо III де Медичи, великим герцогом Тосканским. Кроме того, его взял под свое крыло местный покровитель искусств, которого Хаубракен называет «меценатом Мириса». Он принял активное участие в руководстве лейденской гильдией Святого Луки. Но, в отличие от Доу, Мирис не добился материального успеха: он так и не купил собственного дома и, подобно многим голландским живописцам, окончил свои дни в долгах, по-видимому, спившись. Если вспомнить недавнее открытие, что и Яну Вермееру покровительствовал состоятельный местный меценат, который приобрел немалое число его работ, то всё это означает, что существовала альтернатива: работать либо для рынка, либо для покровителей и заказчиков.
Вершиной работы на мецената можно считать карьеру Адриана ван дер Верффа (1659–1722), которого за год до его смерти Хаубракен превозносил как величайшего голландского художника. Хотя он отказался покинуть родной Роттердам, ван дер Верфф, в отличие от своих предшественников, всё же принял должность придворного художника, предложенную Иоганном Вильгельмом, курфюрстом Пфальцским, избравшим местом своего пребывания Дюссельдорф. В конце концов ван дер Верфф удостоился золотой цепи, был возведен в рыцарское звание и изменил свою подпись, увековечив в ее новом начертании эту высокую честь. Поскольку архив художника, включая счета его мастерской, хорошо сохранился, мы можем детально реконструировать процесс работы ван дер Верффа над картинами и его продажи. В 1697–1716 годах, когда ван дер Верфф состоял на службе у дюссельдорфского принца, он получал жалованье в размере 4000 гульденов за каждое полугодие, что он работал по заказам двора. За каждую картину ему полагался дополнительный гонорар, а размер его определялся по старинке, в зависимости от количества часов, посвященных работе над ней. Хотя он выбирал сюжеты, подстраиваясь под вкусы двора (портреты постепенно вытеснила историческая живопись), курфюрст и его окружение испытывали пристрастие к «тонкой» — fijn — голландской манере ван дер Верффа. В студийном архиве приводятся суммы гонораров, уплаченных за картины в соответствии с количеством недель, которое посвятил им Адриан и ассистировавший ему брат. За день он зарабатывал немало (45 гульденов), время на каждую картину тратил тоже немалое (от десяти до девятнадцати недель на одно произведение), при этом скорость выпуска продукции была довольно низкой, самое большее — шесть произведений в год. За период с 1697 по 1716 год ван дер Верфф завершил для курфюрста всего тридцать восемь картин, а в общей сложности на сегодняшний день нам известно 156 его живописных работ. Подобно его «Автопортрету», жизнь и творчество ван дер Верффа прекрасно иллюстрируют союз буржуазии и придворного общества, прочно занявший место в умах и вкусах эпохи.