«Рано или поздно придется взаимодействовать с государством»: Дмитрий Ямпольский о системной благотворительности в России
Адвокат, сооснователь фонда «Друзья», председатель правления фонда «Вера» Дмитрий Ямпольский рассказал Forbes Life, как построить системную благотворительность в России, почему даже маленькие НКО должны мыслить масштабно и почему рано или поздно им всем придется взаимодействовать с государством
Дмитрий Ямпольский — адвокат, парнер юридической фирмы AGM-Partners. В нулевые с ресторатором Митей Борисовым они создали сеть кафе «Жан-Жак», пабов «Джон Донн», кафе и ресторанов «Март», «Маяк». Много лет являясь председателем правления фонда помощи хосписам «Вера», помог выстроить в организации системную работу. Принципы системной благотворительности стали основой фонда «Друзья», который Ямпольский основал вместе с Гором Нахапетяном и Яном Яновским. Через свои ключевые программы — платформу интеллектуального волонтерства ProCharity, Московскую школу профессиональной филантропии и акселератор для НКО — фонд привлекает лучшие бизнес-практики в работу некоммерческих организаций.
Мы поговорили с Дмитрием о том, как за последние годы изменился подход к работе благотворительных организаций, почему социальные проекты формируют корпоративную культуру и дают стимул для работы, как правильно выстраивать коммуникацию между НКО, медиа, государством и бизнесом.
— Дима, вы известны как юрист и предприниматель, в том числе как основатель любимых мест московской интеллигенции. Но сегодня ваше имя ассоциируется с благотворительностью — фондами «Друзья», «Вера». Как вы пришли к этому?
— Это произошло в моей жизни абсолютно органично. Я ведь по профессии адвокат, а адвокатская деятельность так или иначе нацелена на помощь людям. Если человек становится адвокатом, видимо, такой паттерн поведения ему свойственен. В работу адвоката, как правило, входит некоторое количество дел пробоно, бесплатно — и в моей практике они, конечно были. Так вот, параллельно с работой адвоката у меня стал появляться бизнес — вместе с моим другом и партнером Митей Борисовым мы открыли клуб «Апшу», потом появились «Жан-Жак», «Гоголь», «Маяк» и т. п.
В клубах собирались замечательные люди, там я и познакомился, например, с Катей Бермант, которая тогда рассказала мне про фонд «Детские сердца», Галей Чаликовой, одной из основательниц фонда «Подари жизнь». Я общался с ними и в меру своих сил помогал — начиная от мероприятий на наших площадках и заканчивая прямыми пожертвованиями. И я видел, что эти люди посвящали все свое время очень важным, осмысленным делам — помню, на меня это произвело тогда большое впечатление.
— Но тогда таких людей и тем более фондов было очень мало?
— Очень мало, да, в России индустрия благотворительности тогда только появлялась. И однажды я услышал про фонд «Вера» — при этом я понятия не имел, что такое паллиативная помощь. Тогда это было не то чтобы табуировано, просто мало кто об этом знал. Я познакомился с Верой Васильевной Миллионщиковой, главным врачом и основателем Первого московского хосписа, с Нютой Федермессер. Фонд тогда поддерживали (как, впрочем, и сейчас) Илья Осколков-Ценципер, Ингеборга Дапкунайте, Татьяна Друбич — и они позвали меня посоветовать им что-то по юридическим вопросам. Впервые я стал помогать фонду не разово, а системно, думая и обсуждая стратегию, задачи на ближайшие годы, стал чувствовать свою ответственность за то, как фонд идет вперед.
В те годы фонд «Вера» был призван помогать Первому московскому хоспису — это был не очень большой фонд, но с очень большими амбициями и невероятным кругом соратников, перед которыми я тоже ощущал большую ответственность. Вера Васильевна Миллионщикова, Нюта, Ингеборга, Таня Друбич. И когда меня пригласили войти в правление фонда «Вера», возглавить его, отказаться я, конечно, не мог, да и не хотел — помогать фонду мне казалось важным.
— Чем вы занимаетесь в фонде?
— Развитием, стратегией, формированием круга единомышленников. Мы достаточно быстро придумали, что было бы здорово нам как фонду выйти за рамки того небольшого, хотя и очень важного, дела – поддержки одного хосписа - в нечто более масштабное. Тогда и родилась идея заняться развитием паллиативной помощи системно. С этого момента, наверное, и началось мое активное увлечение и вовлечение в благотворительность. Параллельно – и благодаря – помощи фонду «Вера» я встречался с большим количеством людей, которые занимаются благотворительностью, знакомился с другими фондами.
И очень часто мы обсуждали основополагающие вопросы о деятельности благотворительных фондов — как сделать более системным подход к тому, чем фонды занимаются, как создать структуру управления, которая позволит фондам расти. Как преодолеть недоверие общества к фондам, как отчитываться перед донорами, как наладить сбор средств, как найти общий язык между благотворителями и бизнесом — в общем, весь набор важнейших вопросов, без которых фондам не выжить.
Поэтому когда Гор Нахапетян — знаковая фигура в российской благотворительности — предложил мне и Яну Яновскому создать структуру, которая помогала бы другим фондам и развивала систему благотворительности в России, мы придумали фонд «Друзья». Сегодня это фонд фондов, в программах которого участвует больше 800 некоммерческих организаций из России и который сохраняет своей главной миссией профессионализацию благотворительной отрасли в целом.
— Сейчас много говорят про системную благотворительность. Наблюдая за тем, как развивался сектор за последние годы, вы можете сказать, что российская благотворительность уже стала системной?
— Благотворительность может быть разной. Начиная от конкретной помощи — например, взять собаку из приюта — и до создания благотворительных проектов, кардинально меняющих отношение и пути решения проблемы, будь то экология, здоровье или культура.
Так вот, каждый из этих видов участия важен. Но в сегодняшнем разговоре я бы сконцентрировался на тех, кто пытается найти системный подход к решению проблемы. На тех организациях, которые ставят своей целью сделать так, чтобы помощь, которая раньше требовала от благополучателей огромных усилий, в итоге становилась автоматически доступной и само собой разумеющейся на уровне региона или страны.
Например, фонд «Дети-бабочки» перевернул систему лечения редких генетических заболеваний и открыл первое и единственное в нашей стране медицинское отделение, благодаря которому дети с диагнозами буллезного эпидермолиза могут получить качественное лечение и уход. Более того, благотворительность — это же не вещь в себе. Она не может существовать без серьезных соратников, доноров, поддержки. А многие доноры сейчас хотят видеть, что их пожертвования идут и на решение проблемы, а не только на ликвидацию последствий.
— Мне кажется, когда мы говорим, что благотворительность приближается к системности, мы все-таки еще имеем в виду 50 фондов, которые, скорее всего, базируются в Москве и Петербурге, может быть, еще в парочке крупных городов. Все, что происходит на местах, работает на ручном режиме. Для какого-нибудь барнаульского фонда помощи детям с особенностями глобальная идея не близка, потому что им хотя бы выжить.
— В нашей большой стране каждый фонд важен, в том числе и локальные, небольшие фонды. Часто такие фонды и есть единственная поддержка в регионе, а деятельность их сотрудников — пример абсолютной отдачи себя благотворительности. Более того, часто крупные доноры принимают решение остановиться на поддержке именно такого фонда — небольшого, но зато ставящего перед собой измеримые и видимые задачи. Это не менее важно.