Правила жизни Михаила Горбачева
Бывший президент СССР, Москва, 90 лет
Как только тебя спрашивают о мудрости, ты сразу думаешь: ну, наверное, я уже доживаю последние в жизни дни.
Мое самое первое воспоминание – это голод. В 1933-м мне было два с лишним года, и я помню, что дед мой Андрей, отец отца, ловил лягушек в нашей речушке небольшой и варил их в котле. Помню, что они переворачивались белым брюшком, когда сваривались. Но я не помню, ел я тогда их или нет. Это потом уже, во Франции, во время прогулки на катере в центре Парижа под песни о Париже, мы вместе с Раисой ели лягушачьи лапки.
В 1935 году я очень серьезно заболел. Называлось это просто – болезнь. Меня душило. Поставили свечку около кроватки, плакали и ничего не могли сделать. Деревня, 1935 год – чего там? И вот одна женщина зашла и говорит: вы хорошего меда найдите, поставьте ему стакан, пусть выпьет. И я помню: вот комната, здесь окно, а на подоконник поставили чайничек голубой – даже не голубой, а синий-синий – с медом. Взял этот чайник и выпил. Выпил и уронил крышку, а звук ее до сих пор у меня в голове стоит, даже сейчас.
У меня всегда судороги в августовские ночи – еще с тех пор, как мальчишкой на комбайне работал.
Закрою сейчас глаза, и пшеница передо мной, моря пшеницы. Особенно в июне месяце, когда растет она, колосится, наливается, и там свои дела творят перепелки.
И дед мой Андрей, и другой дед Пантелей были крестьянами-бедняками. Советская власть дала им землю, и через какие-то десять лет они стали середняками. Дед Пантелей любил повторять: «Нас спасла советская власть, она дала нам землю. Остальное на земле мы сами сделали».
Я уже пять лет не был в Привольном (село в Ставропольском крае, родина Горбачева. – Esquire), а на днях принял решение: обязательно поеду – в сентябре или в октябре. Это самые прекрасные месяцы: на полях все убрано, и только слышен рокот тракторов, поднимающих зябь, летят птицы перелетные. И так все и идет – одно за другим.
У кого нет чувства малой родины, тот не стоит ничего.
Не люблю тех, кому все равно, где повеселиться, что подловить и кого подловить. Я из другой группы людей.
С отцом после войны я пять лет работал на комбайне. В это время мы очень сблизились. У нас было много разговоров, я его о многом расспрашивал – мы стали мужчинами, у которых есть какие-то свои отношения. Самое серьезное замечание, которое отец мне когда-либо делал, он передал через мать. Я уже был восемнадцатилетним, и он так ей сказал: «Скажи Михаилу, что он слишком поздно приходит с гулянок. Пусть пораньше возвращается».