Правда «Мемориала»: почему организация не вписалась в официальную историю репрессий
Ситуация с признанным иноагентом, а ныне ликвидируемым (решение еще можно оспорить, но надежд на чудо почти нет) «Мемориалом» на первый взгляд выглядит парадоксальной. Но дело в том, что деятельность «Мемориала», считающего, что массовые убийства невиновных людей не могут быть ничем оправданы, вошло в непримиримое противоречие с «силовой» версией советской истории, полагает политолог Алексей Макаркин.
Не так давно открылся обновленный Музей истории ГУЛАГА. В Москве, наконец, установлен мемориал жертвам репрессий — тот самый, проект создания которого стал более трех десятилетий назад основанием для создания «Мемориала». На улице Александра Солженицына, к 100-летию со дня рождения, открыт памятник писателю. Собираются устанавливать памятник Сахарову. И ликвидируют «Мемориал».
На самом деле, ничего парадоксального нет. Есть желание ввести память о советских репрессиях в рамки, диктуемые современной версией официального патриотизма, которая преемственна советской версии, хотя, разумеется, и не полностью с ней совпадает.
Правильные зеки
Известно, что в брежневские годы замалчивался сам факт репрессий, а биографии убитых завершались невнятным «трагически погиб в 1937-м» (можно гадать — то ли в авиакатастрофе, то ли в автомобильной аварии), а под конец этого времени бдительный цензор вымарывал даже такую формулировку, заменяя ее на «умер» или «не дожил до войны».
Но и во времена Хрущева, сразу после реабилитации, когда о репрессиях говорили много, сверху стал формироваться образ правильного зэка. Советского патриота, верного партийца (или сознательного беспартийного), в отношении которого нарушителями социалистической законности была совершена несправедливость. Но он не озлобился, не противопоставил себя партии и народу. А партия, в свою очередь, разобралась, осудила культ личности, а несправедливо осужденный был реабилитирован — прижизненно или посмертно. Справедливость восторжествовала — надо признать это и дальше строить коммунизм.