Парижские тайны советских эмигрантов, или Почему Иосиф Бродский и Виктор Некрасов спали в одной кровати
Что объединяло и разобщало советских эмигрантов, где обедала интеллигенция в Париже и кого Маша Слоним возила на своем кэбе по Лондону. Новый текст-воспоминание от нашей колумнистки
Ностальгия — это еще и тоска по привычной еде. Помню, мы, немногочисленные эмигранты из Союза, обменивались между собой сакральными знаниями о том, где в Лондоне можно купить укроп. Тогда англичане (как, впрочем, и французы до сих пор) не знали этой приправы, без которой невозможно было представить ни одно русское блюдо. Сейчас-то укроп есть в каждом супермаркете, а тогда его можно было «достать» в лавках, которые держали греки и, кажется, ливанцы, коих в Лондоне тоже было много. На днях, пытаясь вспомнить, где еще в Лондоне торговали укропом, я наткнулась на вполне свежую колонку в The Guardian, где журналистка с ужасом рассказывала о том, как в России буквально все посыпают укропом, что любое русское блюдо выглядит как куча подстриженной газонной травы. В общем, смешно английская журналистка написала про нашу национальную приправу. Мы-то знали, что секрет русской кухни как раз в укропе. Были тут сложности и с «настоящей» селедкой, а не с той подслащенной, что здесь и сейчас продается под названием rollmops. За селедкой мы летали в Данию! Не специально за ней, конечно, — привозили ведерки «настоящей» сельди, возвращаясь оттуда с отдыха.
Но за настоящими деликатесами мы отправлялись в Париж. Тем более там были не только устрицы, но и близкие друзья. Правда, самая моя близкая подруга Наташа Горбаневская не понимала моей страсти, устрицы она ненавидела и отказывалась ходить со мной во французские рестораны. Она любила простую греческую мусаку — запеканку с мясом и баклажанами. Так уж повелось, что, приезжая в Париж, я обычно вела Наташу в ресторан по ее выбору, где угощала всем, что она захочет. Ее вкусы были простыми, разговоры — интересными, и чтобы не омрачать наши встречи спорами о том, куда идти обедать (или ужинать), я придумала простой прием. Сразу же с вокзала или из аэропорта я с мужем Робином, если он приезжал со мной, ехала прямиком в «Чрево Парижа» (тогда этот чудный район еще существовал, а стройка центра Бабюр не началась), где мы, прямо за стойкой, ели любимые устрицы, поливая их соком лимона и запивая холодным белым вином. Устричные рестораны выглядели как какие-то храмы изысканной еды: праздничная сверкающая чистота прилавков, на которых разложены свежайшие «морские гады» во льду, блеск начищенных металлических рам, кристально чистое стекло, белизна хрустящих скатертей на столах, а в воздухе — атмосфера священнодействия. Утолив устричный голод, я отправлялась к Наташе и вела ее в ресторан по ее выбору. К любимым греческим потом добавились вьетнамские, а уже в последние годы жизни она вдруг полюбила устрицы. Наконец-то наши вкусы совпали, так что маршрут по приезде в Париж стал общим — в какой-нибудь устричный ресторан. Наташа знала Париж, она исходила его ногами вдоль и поперек, знала наизусть каждый переулок, проулок и тупик…