От пещеры до радости. Как появилась музыка, где и, главное, зачем
Откуда взялась музыка? Почему у каждого поколения она своя? Как ей удается без помощи слов вызвать эмоции? Ответы на эти вопросы и масса удивительных фактов — в нашем исчерпывающем исследовании!
Мы точно не знаем, когда человек начал петь и играть на музыкальных инструментах. Но мы почти уверены: то, что начало петь и играть на музыкальных инструментах, человеком еще не было.
Уверенность эта появилась совсем недавно, а еще лет пятьдесят назад весь научный мир вполне придерживался марксистско-энгельсской точки зрения на музыку: человек-де изобрел ее, чтобы ритмичными выкриками синхронизировать действия команды, которая выполняет требующую слаженности совместную работу. К примеру, надо перенести тушу мамонта или закатить на гору валун, которым хорошо будет прикрыть вход в пещеру. Словом, «Эх, дубинушка, ухнем!» — исток музыкальной традиции человечества.
Пение также идеально подходило для ритмизации монотонной деятельности: «Трись, шкура, трись — будет сыну доха. Варись, горох, варись — будет дочке каша».
Замечательная позитивная теория, которая, правда, совершенно игнорировала тот факт, что вокруг трудящегося человека день-деньской распевали песенки представители видов, в трудолюбии не замеченных и мамонтами не промышлявших. И их бодрые «чик-чирик» и «ква-ква» не делались от этого менее ритмичными и музыкальными.
В конце концов отдельные граждане начали задаваться вопросом: если всякие синички поют потому, что хотят размножаться, то почему для человека непременно нужно было придумывать какой-то другой мотив? Кхм… музыка у нас для этого тоже еще как используется! Одни серенады чего стоят. Оставим пока этих граждан задумываться и дальше и посмотрим, что тем временем происходит за забором, отделяющим физику от метафизики.
Музыка сфер
У идеалистов и романтиков, как всегда, все было куда красочнее и понятнее. Музыка — это дар богов, начальная вибрация мироздания, голос ангелов. Она усмиряет зверей, двигает камни, создает вселенные. «Из наслаждений жизни одной любви музы´ка уступает». Арфу изобрел Аполлон, лиру — Гермес, свирель — Афина. Бодхисатва спустился с неба, чтобы помочь Тосикагэ сделать семь лютен кото из священной ветви удумбара.
В общем, идея понятна: музыка — высшая форма существования информации, позволяющая человеку, встав на цыпочки, одним глазком заглянуть в мир непознаваемого. Именно поэтому она способна так тревожить душу.
Любовь к музыке чиста, как любовь к красоте природы, в ней нет ничего эгоистичного, потребительского, похотливого. Она иррациональна, а все иррациональное идеалистами очень ценится за то, что от него никакой пользы нет.
Кстати, птичкам, лягушкам и цикадам в этой картине тоже нашлось место. Все они, пищащие, булькающие и свистящие, — участники хора, который единой песней Земли славит Господа. Прелесть, правда?
Однако разные животные на музыку реагируют по-разному. Собаки ее явно распознают и даже иногда могут «подпеть». Лошади могут гарцевать под марши. Певчие птицы охотно слушают радио и иногда пытаются повторять понравившуюся им песенку. Кошка разве что ухом недовольно поведет на особо хриплый вой из динамиков.
А вомбату какому-нибудь ставь хоть Моцарта, хоть Мэнсона — в ответ будет полный игнор, и морковный хруст не станет ни на йоту ритмичнее. И в этой разнице реакций скрывается ответ на вопрос, отчего музыка кажется нам такой прекрасной.
Люди как птицы
На самом деле не были правы ни идеалисты, ни материалисты, причем последние ошибались даже больше, чем первые.
Музыка нравится людям по одной-единственной причине: мы принадлежим к видам, для которых звуковые сигналы играют важную роль в жизни, а ритмичность этих сигналов, их тональность всегда были для нас способом передачи информации от особи к особи. Иначе говоря, человеческий язык начался не со слов в современном их понимании, а с пения, с передачи эмоций и смыслов тональностью и ритмом.
Пожалуй, первым об этом догадался Чарльз Дарвин, который в 1871 году написал буквально следующее: «Звуки, издаваемые птицами, в некотором отношении имеют чрезвычайное сходство с языком… Язык может восходить к пению, которое могло дать начало словам, выражающим различные сложные эмоции».
Сегодня это предположение Дарвина считается совершенно верным. В прошлом году Массачусетский технологический университет (США) представил обширное исследование, подтверждающее эту гипотезу.
Сигеру Мигаява, ведущий автор проекта, указывает, что лишь 70–80 тысяч лет назад наши предки начали осваивать лексическую составляющую речи, вводя это новшество в привычные мотивы. До тех пор мы не говорили, а распевали, как ангелы в раю.
Наши голосовые связки и речевой аппарат — один из сложнейших музыкальных инструментов в природе — убедительно свидетельствуют, что человек существо поющее. И до сих пор интонации для нас имеют большее значение, чем смысл слов (будь это не так, у сарказма не было бы ни малейших шансов на выживание).