Трудно быть буром
Публикации «Огонька», в которых рассказывалось о готовности сотен буров-африканеров из ЮАР переселяться в Россию («Бурский интерес» и «Бурский интерес-2» от 6 августа (№ 29) и 10 сентября (№ 34)), вызвали живейший отклик не только в России, но и в самой ЮАР: буры-африканеры, пригласив помощника омбудсмена Ставропольского края Владимира Полубояренко приехать в страну, чтобы оценить, насколько остра бурская тема, предложили присоединиться к поездке и нашему обозревателю.
Каково это, быть белым фермером в сегодняшней ЮАР? Вопрос, нелепый вроде бы на первый взгляд (процветающая демократическая страна, член БРИКС и т.д. и т.п.), на самом деле больной для сотен тысяч людей, еще вчера преуспевающих и уверенных в завтрашнем дне, а сегодня — растерянных, встревоженных неясностью перспектив, а то и всерьез напуганных происходящим на прежде благословенной африканской родине.
Жить в ситуации, когда обладание имуществом, хозяйством, положением в обществе не гарантирует в будущем ничего,— это удивительным образом роднит нынешние будни белых фермеров ЮАР с революционной Россией столетней давности. И вовсе не случайно среди буров едва ли не самое популярное кино сегодня — переведенное на язык африканеров российское «Собачье сердце»: и персонажи, и коллизии в нем настолько громко перекликаются с текущей местной действительностью, что зрители диву даются, отмечая провидческий дар неведомого им прежде писателя Булгакова. А главное, что заботит попавших в неожиданный исторический переплет людей, формулируется просто: будут ли в итоге отбирать землю без выкупа? Если да, то южноафриканская история и судьбы множества людей пойдут одним путем, если нет — другим.
Земля без воли
Сегодня 71 процент сельхозземель принадлежит белым фермерам, а риторика темнокожих политиков сводится к тому, что «белые украли наши земли, надо их вернуть». На риторику прежде не обращали серьезного внимания, но все изменилось после жесткого заявления главы радикальной марксистской оппозиции и лидера партии «Борцы за экономическую свободу» (EFF) Джулиуса Малемы: «Время для примирения прошло, настало время справедливости». За словом пришло и дело: нижняя палата парламента ЮАР большинством (241 голос из 400) еще в начале года проголосовала за принятие закона, предусматривающего экспроприацию земель.
В настоящее время закон, правда, не действует — мешает 25-я статья Конституции ЮАР, гарантирующая неприкосновенность частной собственности. Эта статья, как разъяснили «Огоньку» представители партии парламентского меньшинства «Фронт свободы плюс», входила в число «трансфертных договоренностей» 1994 года между мирно сдававшим позиции Фредериком де Клерком и новой властью в лице «Африканского национального конгресса» (АНК) с Нельсоном Манделой во главе. Эти договоренности, собственно, и обеспечили мирный переход власти от белого меньшинства черному большинству, на них и держалась стабильность в стране долгие годы. Увы, с уходом Манделы из политики, а потом и из жизни, «пакет политического транзита» стал стремительно «худеть». И сегодня 25-я статья, по сути, последний уцелевший бастион (а для ЮАР — основа экономического благополучия страны). Рухнет он — все «поползет» по швам.
«Наши фермы — наши дети, смотреть на них с точки зрения инвестиций — узко, они — наша душа,— поясняет ”Огоньку“ один из тех, кого в этой стране называют ”мегабуры“, то есть очень богатые фермеры, владелец компании по производству люцерны Андриес Дювенахе.— Да и к чему темнокожим наши земли? Они не обладают нужными знаниями и культурой!»
Так исторически сложилось, что большинство из народностей ЮАР еще столетие назад занимались охотой и скотоводством, а уровень земледельческих навыков у них если и имелся, то невысокий. Африканеры вспоминают историю: в свое время власти (еще в 1913 году) выкупали земли, чтобы отдать их бантустанам (поселениям племен). Учитель истории в школе Орании Элика Юбер разъясняет: «90 процентов из этих земель забросили, а ведь это были 74 процента самых плодородных земель в стране!» Белые же, потратив силы и время, разбили новые «города-сады» на бывших пустошах. Например, в Хартсвотере, куда в 1933 году переселились пострадавшие от Великой депрессии и засухи, наладив там систему ирригации. Сейчас этот район — одна из житниц ЮАР. Логика Элики Юбер безупречна: белые не просто умеют возделывать земли, у них есть средства, чтобы делать это грамотно и по последнему слову науки и техники, и другая психология.
«Вы видели дерево пекан? Нужно семь лет, чтобы оно начало плодоносить, а среди темнокожих немногие понимают, как можно ждать так долго! Хотят все и сразу,— сетует Альфонс Фиссер, основатель компании ”Золотой арахис и три орешка“, которому принадлежат 40 процентов всего производимого в стране арахиса, столько же — ореха пекан, который экспортируется в Китай, 20 процентов хлопка (а еще его компания поставляет в соседнюю Ботсвану столько молока, что это покрывает 30 процентов потребностей страны).— А начинал я с 5 тысячами рандов в кармане (меньше 400 долларов.— «О»), мой отец потерял все из-за санкций против апартеида, и ему пришлось переехать с женой и детьми в малюсенький домик». Стена этой мазанки стоит прямо во дворе завода. Фиссер «стену памяти» бережет. «Сегодня политики любят покричать, как белые все украли, но мне они так сказать не могут — я построил все с нуля, и мои 1400 работников сегодня живут лучше, чем я в детстве»,— не без гордости замечает он.
Понятно, что такие, как Альфонс — сумевшие подняться из низов, способные организовать любое дело, сдаваться без боя не намерены. И при самом плохом раскладе будут защищаться. «Это мои земли, я вложил в них столько труда, сил и средств, и пусть кто-то попробует сюда сунуться. Они ими завладеют только через мой труп!» — не скрывает эмоций основатель крупной агрокомпании Вернер Эрасмус. Он подчеркивает: буры не намерены лезть в драку первыми, но порох, что называется, держат сухим — законы не возбраняют получать лицензии на хранение и ношение оружия, а фермы все больше напоминают сегодня крепости (специально оборудованные бункеры, оружейные комнаты, отряды самообороны). При этом собеседники отмечают: все это — крайний вариант, но сегодня, в «период неопределенности», важно подготовить «резервные позиции» и внимательно следить за тем, что скажут и сделают власти.
Позитивным такой мониторинг признать трудно: власти предпочитают раздавать популистские обещания и не вспоминать о том, что первенством страны на сельхозрынке континента они обязаны именно белым фермерам. На официальном уровне не любят говорить и о том, чем чаще всего заканчивались сюжеты с передачей земель в прошлом.
Можно, конечно, об этом не говорить, но сложно закрыть глаза: в окрестностях едва ли не всех крупных городов встречаются брошенные фермы и остовы некогда роскошных загородных усадеб. Вариантов печальных историй множество, но все они, как правило, сводятся к тому, что когда-то (насильно или по согласованию с владельцами) некогда процветающее хозяйство перешло в руки государства, которое, в свою очередь, одарило им какую-то общину или народность. Новые хозяева в меру сил и возможностей принимались управлять хозяйством, но отчего-то всякий раз процветающий объект приходил в упадок — земли «выдыхались», а фермы чахли. У эти типовых историй и концовки тоже типовые: либо после нескольких лет «новые хозяева» бросали дарованное имущество, либо на его развалинах возникало очередное «гетто» со всеми печально узнаваемыми атрибутами бедности — «сарайчиками» для жилья, мусором со всех сторон, разгулом криминала и полуголодными обитателями.
Разноцветные гетто
Мне довелось побывать в одном из таких поселений для черных под названием Табонг с населением 700 тысяч и отчаянно малым числом того, что можно назвать домами. Остальное — металлические сарайчики — коробки, которые летом раскаляются как домна. Жить там — пытка. Стоит ли удивляться, что жители Табонга называют человека, который когда-то строил им нормальные дома, «папой»? В миру Йохан Фуше — владелец крупной строительной фирмы. В свое время он получил крупный госконтракт на строительство домов для бедных в Табонге (так власть реализовывала программу Манделы по социальному расселению малоимущих), но недавно власти контракт отобрали со словами: «Это неправильно, что вы — белый, а строите за наши деньги». Фуше под строительство выкупил землю и на отнятом контракте потерял около 2 миллионов рандов. Теперь он навещает басуту (народность, живущая в Табонге) изредка, помогая, чем может. Они ему всегда рады, но нет-нет, да и спросят: «Папа, когда вернешься? Когда дом построишь?» Ему еще достает сил шутить, когда они уходят: «Хорошие они, добрые, но темные. Во многих домах, что я построил, канализация уже не работает. Они не отличают ее от мусоропровода и кидают в унитазы даже шкуры животных». Но обитатели и без канализации счастливы: в домах, построенных «папой», есть свет и вода, нормальные стены, окна со стеклами.
Белые, впрочем, больше не строят. Зато кварталы металлических сараев плодятся со страшной силой — они встречаются на всех дорогах и во всех провинциях ЮАР. Это не наследие апартеида — они возникли уже после его падения. Аборигенов привел в сараи призыв «строиться на землях белых»: популисты именно так представляли себе освоение пространства — «столбить территорию». Ну вот, теперь застолбили. Создав в итоге широкое поле для маневра местным коррумпированным властям и бандитам, которые вымогают у владельцев сараев арендную плату за землю — по 500 рандов в месяц (2500 рублей), для большинства — астрономическая и неподъемная сумма.
«Жилища черных» времен апартеида тоже сохранились. И на них теперь серьезный спрос, потому что в те времена строили пусть и не изысканно, но на совесть. Верх мечтаний — переселение в дома для белых. Как, например, в Волмаранстаде — некогда «белом городе», в котором теперь следы разрухи и запустения уже не только на уровне глаз, но и под ногами — отбойник на тротуарах пошел плясать, края дороги как будто объело фантастическое существо. Проследив за моим взглядом, наш гид-переводчик Йохан дю Туа вздыхает: «Так раньше никогда не было, дороги были идеальные».