«Интересный путь прямым не бывает»
Музыкант Родион Газманов с этого сезона ведет на Первом канале утреннее шоу, где выполняет очень важную миссию — несет в мир добро и позитив. У Родиона отличное чувство юмора — это и его отличительная черта, и спасательный круг. А как еще защищаться, если каждый второй при знакомстве напоминает, что в детстве ему нравилась песня «Люси»
Заметила, что ты с юмором отвечаешь на шуточки про собаку Люси. Так было всегда?
Если не можешь победить сопротивление, его надо возглавить. Конечно, поначалу бесило, когда кто-то говорил: «Родик, собаку нашел?» Я отказывался эту песню петь на выступлениях, на концертах. А потом понял, что открещиваться от этой истории просто глупо. Многие пытаются выделиться каким-то образом, отличить себя от бесчисленного множества других людей. А у меня уже есть такая песня. Зачем от нее отказываться? Другой вопрос, что нельзя на этом останавливаться, успокаиваться. Например, у меня на концертах есть ритуал — это сейчас такой момент гордости — я беру гитару и говорю: «Друзья, а сейчас я исполню песню, которую, куда бы я ни приехал, всегда просят. Как думаете, какую?» Все такие: «Люси»... Шел первый год ротации песни «Парами». Я считаю, что эта песня — мой продюсерский успех, потому что ее не просто взяли на всех радиостанциях, а мне даже пришлось попросить, чтобы ее не ставили раньше определенной даты. В итоге когда я выступал на очередной площадке и сделал обычную подводку «куда бы я ни приехал, меня все просят спеть песню — как думаете, какую?», все такие: «Парами», и я думаю: «Вот она, победа».
И ты отпустил ситуацию?
Уже давно, когда кто-то спрашивает: «Родик, нашел свою собаку?» — я улыбаюсь и говорю: «Нашел, а как вы думали, неужели за 30 лет нельзя найти собаку». Другой вопрос, что я сразу леплю человеку на лоб воображаемую наклейку с надписью «Идиот», потому то нельзя так шутить и думать, что ты такой первый. Эта история — часть моей жизни, от этого никуда не денешься. Я думаю, что ко всем событиям в своей жизни, к большинству, нужно относиться позитивно и с юмором. Это залог счастливой жизни, мне кажется.
Это часть твоей жизни или тебе иногда хочется сказать, что это было в другой жизни?
Никогда не хотелось. Но это было в другой жизни, правда. У Johnny Hates Jazz есть замечательная строчка: Lying here in silence, Picture in my hand, Of a boy I still resemble, But I no longer understand («Сжимаю у себя в руке фотографию. На ней мальчик, на которого я похож, но которого я больше не понимаю»). Это другая жизнь, в которой я был другим человеком. Не знаю, смог бы я найти общий язык с тем собой. Но, конечно, образ мыслей, мотивация, логика действий — всё это поменялось. Поэтому это другой мир, другая жизнь. Сейчас, спустя почти тридцать лет, не всё по-другому, но большинство вещей.
Поколение, рожденное после 90-го, которое не знает песню «Люси», оно другое?
Любое поколение другое. Но не настолько другое, потому что мы сами меняемся с определенными моментами: возрастом, накопленным опытом, с какими-то нашими потрясениями, травмами, если угодно. От этого никуда не денешься. Я общаюсь с детьми 90-х, я уже не говорю про детей 2000-х. Конечно, они другие, потому что у них другие возможности, другие испытания, другой опыт. Мы живем в век моментального обмена информацией. Это порождает, с одной стороны, то, что мы можем сразу узнать, что ел на завтрак наш какой-нибудь виртуальный друг из Бразилии, и не знать, как зовут соседей по лестничной клетке.
Это хорошо?
С одной стороны. С другой — вот эта теплота немножко пропала. Мы стали на большее количество замков закрывать свои двери в квартиру, потому что не знаем, кто нас окружает.
При этом выставляем всё в инстаграм (соцсеть признана в РФ экстремистской и запрещена).
Конечно. Всё перевернулось.
Скажи, ты уже пришел к тому, что не хочется глобальных тусовок, куда-то ходить. А хочется на своей кухне собрать людей, которых любишь, и петь под гитару.
Я в свое время нагулялся по клубам. Я был управляющим клуба. Сдавал помещение в аренду. Когда был клуб Imperia lounge Алексея Горобия. Я натусовался, правда. К тому же моя работа заключается в том, чтобы быть в центре внимания какого-то большого события: либо своего концерта, либо какого-то мероприятия, которое я веду. Как думаешь, я буду отдыхать, если вокруг меня будет шумно? Не-а. Я собираю тусовки дома. В какой-то день рождения у меня дома может собраться человек пятьдесят. Ладно, сорок. Я для них всех что-то приготовлю сам. Никому не доверяю, считаю, что пересушить стейк на решетке — это преступление, за которое нужно отрубать руки. (Улыбается.) Человек должен делать то, что ему нравится. Нравится тусить — иди туси. Нравится сидеть у камина дома с друзьями — поздравляю, у тебя есть камин, поздравляю, у тебя есть друзья. Но 40-летний мужчина, дважды сделавший трансплантацию волос с задницы на голову, с «Виагрой» в кармане, тусящий со студентками в клубе, — это грустно. Если ему нравится — пожалуйста. Но если он это делает для того, чтобы отогнать от себя мысли о том, что он стареет, — плохо, нельзя так.
Тебе 37, но ты выглядишь так, словно у тебя где-то запрятан портрет Дориана Грея...
Конечно. Я раньше говорил, что пью кровь своего директора, но с директором мы недавно распрощались, а я всё тот же. Поэтому, наверное, что-то еще. Я занимаюсь любимым делом. Когда я какое-то время вел некоторые дела отца, в том числе его бизнес-проекты, и он говорил: «Давай заработаем с тобой денег, я закончу все эти гастроли, куплю себе яхту и буду на ней проводить время, отдыхать, загорать, рыбачить», — я отвечал: «Ты понимаешь, что через две недели такого отпуска взвоешь и попросишься обратно на сцену». У меня то же самое. Сцена невероятно заряжает. Как заряжает любое любимое дело, которым ты занимаешься. Я занимаюсь любимым делом, я ловлю от этого кайф.