«Следы войны с нами до сих пор»
С демографической точки зрения Великая Отечественная не закончена и продолжает играть ключевую роль в наших политических и социально-экономических процессах. Ее вклад — и в «лихих 90-х», и в «тучных 2000-х», и даже в новейшей пенсионной реформе. Почему так, «Огоньку» рассказал Анатолий Вишневский, директор института демографии НИУ ВШЭ.
Какие источники говорят нам о масштабах советских потерь во Второй мировой? Можно ли доверять переписям населения того времени?
— Что происходило в сталинские годы со статистикой, хорошо иллюстрирует один эпизод. Я был близко знаком с человеком, который в начале 1930‑х годов работал на руководящей должности в Центральном статистическом управлении (ЦСУ). Он рассказывал, что, выступая на XVII Съезде партии в 1934 году, Сталин назвал цифру населения СССР, которая не соответствовала данным их ведомства, чем вызвал обеспокоенность ЦСУ. Вплоть до того, что начальник управления, а им был старый большевик из ленинской гвардии Осинский, позволил себе тут же позвонить Сталину и сказать, что цифра неверна. Его замечание повлекло за собой ответ в грубой форме: Сталин сказал, что сам знает, какие цифры ему называть. Причем это было еще время, когда власть генсека не до конца устаканилась, а Большой террор только предстоял. В конце 30‑х Осинский уже будет расстрелян. То выступление Сталина имело многочисленные последствия. Поскольку он назвал цифру, не учитывающую ни потерь от голода в начале 30‑х, ни бегства части населения из страны, например из Казахстана, последующие переписи населения не мог‑ ли подтвердить его слов. Что в таком случае делать? Сталин знал: перепись 1937 го‑ да, которая показала реальную ситуацию в стране, была объявлена вредительской, ее данные уничтожены, а руководители арестованы и расстреляны, либо, как мой собеседник Курман, отправились на долгие годы в лагеря. И народ велели пересчитать заново. Так появилась следующая перепись, данными которой мы сейчас можем оперировать,— 1939 года. Конечно, она показала цифры, которых добивалось начальство. Но, кстати, даже ее результаты впервые были более или менее полно опубликованы только в перестройку.
— А что же послевоенное время?
— После войны Сталин попросту запретил проводить перепись населения, и население посчитали уже после смерти вождя, в 1959‑м. Никто лучше Сталина не знал, какие потери мы понесли. Были оценки Генштаба, были сводки с фронтов… И все эти факты не вязались с идеей победоносной успешной войны, с гениальностью самого вождя. Сразу после войны Сталин назвал вовсе нелепую цифру потерь: 7 млн человек. То есть с реальностью он тогда не считался совершенно.
— Как же быть? Получается, у нас нет достоверных источников информации?
— Когда речь идет о такой большой и разнообразной стране, как наша, никакая статистика не застрахована от ошибок. Но их может быть больше или меньше. Первая советская всеобщая перепись населения проводилась в 1926 году и считается довольно надежной. Тогда руководство страны не несло ответственности за прошлое и не было заинтересовано в фальсификациях. Кроме того, еще были живы традиции дореволюционной статистики, в частности, земской, оставались специалисты. Перепись 1939 года проходила в других условиях и, как я сказал, вызывает серьезные сомнения. Но все же какие-то данные из нее можно почерпнуть. Пусть численность населения там завышена, но половозрастная структура, со‑ отношение возрастов и другие показатели как-то сообразуются с действительностью. Учитывая все оговорки, какую-то демографическую картину в СССР и России накануне войны мы имеем. Ну и наконец, как бы поздно ни проводилась перепись после войны — она все равно будет нести на себе «следы войны», признаки деформации половозрастной пирамиды. Масштаб наших потерь во Второй мировой являлся, наверное, главным секретом Стали‑ на после 1945 года. Но всего не спрячешь. Как кольца на спиле дерева хранят память о климатических и экологических условиях давно минувших времен, так и возрастные пирамиды населения, десятилетия спустя после исторических событий, позволяют судить о случившемся с объективностью, часто недоступной их свидетелям и участникам.
— И что мы можем обнаружить?
— Я тут тоже начну с одной истории. В 1956 году тогдашний министр иностранных дел, а до этого главред «Правды», высокопоставленный партийный функционер Шепилов попросил руководство ЦСУ СССР предоставить для публикации данные о людских потерях в войне. В ответ начальник ЦСУ Владимир Старовский, имевший статус намного более низкий, чем Шепилов, обратился с письмом в ЦК, воспротивившись самой идее такой публикации. В 70‑е годы я работал в ЦСУ СССР и еще застал Старовского, пару раз даже общался с ним. Это был квалифицированный человек (не случайно — едва ли не самый большой долгожитель советско‑ го правительства!), но он стал руководителем советской статистики после того, как пять его предшественников были расстреляны как враги народа. Поэтому он хорошо понимал риски и хорошо хранил тайны. Свое письмо в ЦК он начал со ссылки на опубликованное вскоре после войны интервью Сталина, в котором тот заявил, что Советский Союз «безвозвратно по‑ терял в боях с немцами, а также благодаря немецкой оккупации и угону советских людей на немецкую каторгу — около семи миллионов человек» (я уже как-то писал о не очень уместном здесь слове «благодаря», но Сталину все сходило с рук). Старовский не настаивал на этой оценке, тогда считавшейся официальной, и соглашался с тем, что «потери в СССР в войну составили не 7 млн, а значительно больше». По-видимому, он знал какую-то другую цифру, но не хотел