Новая историческая разобщенность
У постсоветского человека в современном мире есть фора: он понимает, как относиться к «кампанейщине» что в России (с переписыванием законов и норм), что за рубежом (с модой на моральное осуждение).
У России есть одно серьезное конкурентное преимущество: ее история в ХХ веке. И дело здесь не в победах и достижениях, а как раз в трудном опыте. Мы пережили и прочувствовали такое, что, стань оно частью социального знания, могло бы сделать нас иммунными ко многим пугающим процессам современности — что внутри страны, что в мире.
Похищение государства
Начнем с малого: внутренней повестки. Один из важнейших уроков, который мы вынесли, закончив Советский Союз,— это соображение о вреде цинизма в общественных отношениях. Когда ты видишь, что говорится одно, а делается другое, что плакаты призывают к одному, а глаза считывают третье и так далее,— это проблема. Характерным признаком кризиса советского общества, закончившегося его распадом, было наступление периода двоемыслия. Двоемыслие проявляется всегда, когда есть высокий уровень репрессивности в обществе, когда люди стараются ситуативно соответствовать тем условиям, которые им ставит окружение (будь то Большой Брат или деревенские старожилы). А двоемыслие, в свою очередь, есть просто одна из разновидностей цинизма.
Позднесоветское общество было весьма циничным: говорили о социализме, которого оставалось очень мало, славили руководителей, чтобы потом рассказывать о них анекдоты, ждали коммунизма, мечтая о загранице…
Все это воспринималось как должное, как «порядок вещей», но из перспективы 2020 года уже можно сказать: когда такие вещи дают о себе знать, «порядок вещей» близится к своему закату. Распад этического дискурса, разрыв между тем, что должно происходить и что реально происходит, порождают скрытое напряжение, которое в конце концов заканчивается крахом системы. Двоемыслие — это непременное условие «похищения государства». Этот термин прекрасно описывает ситуацию, когда люди, с одной стороны, декларируют некие общие ценности (лояльность государству, патриотизм), а с другой — это государство расхищают (щедро отбирают в разных формах деньги из бюджетов, покупая на них недвижимость за рубежом, назначают друзей на высокие посты вопреки формальным процедурам отбора и т.д.).
В ХХ веке мы могли убедиться, что «похищение государства» — процесс с предсказуемым результатом: рано или поздно государство заканчивается, остаются руины. Выход из этой ситуации двоемыслия, которая порождена цинизмом, вызванным, в свою очередь, привычкой «похищать государство»,— кропотливое сведение слов с делами. Период запрета на лозунги. Советские плакаты со «Славой КПСС», забытые где-нибудь в сельских домах культуры, кажутся следами давно ушедшего: это знамена вчистую проигранной войны. Но поезжайте сейчас на машине вдоль трасс: сколько похожих плакатов вы встретите! Лозунги другие, но это лозунги, которые зовут на новый бой. Их окидывают равнодушным взором: в этом взоре, с одной стороны, обреченность (нам с этим жить), а другой — глухое, не всегда осознаваемое негодование (где же правда?). Цинизм вернулся в российское общество с новой силой, и это первое предупреждение о необходимости корректировать курс. Нас предупреждает не «заграница», не «оппозиция», не «эксперты», а своя история.
Наконец, у цинизма есть еще одна важная грань, о которой писал Петер Слотердайк: он всегда (со времен циника Диогена) связан с некоей дерзостью по отношению к существующей норме. Проникнутый цинизмом человек готов бороться за свое «право» нарушать правила: требовать особых привилегий (летать спецрейсом в Европу, когда обычное авиасообщение закрыто), не выполнять обещаний и вообще мухлевать как угодно. Для всех этих действий очень удобна практика ручного управления, которая в России остается ключевой, только теперь она вместо эффективности обеспечивает ловкий мухлеж («следите за руками»). И это мы тоже проходили: политика бесконечных исключений из правил, переопределения нормы, подзаконных актов, отменяющих законы,— все это в конце концов истощает государство, делает его слабее, уязвимее.