Любовь и камень
Выставка «Уходящая классика», посвященная 100-летию выдающегося мастера скульптуры Николая Никогосяна, откроется на этой неделе в Третьяковской галерее. 130 скульптурных, живописных и графических работ, представленные на выставке, созданы им за 70 лет творческой деятельности
Почти 10 лет назад Николай Багратович Никогосян представлял в Новом Манеже свою выставку, приуроченную к 90-летию. Зрители не увидят, как на скульптурах появляется патина. Произведения искусства предстанут как вечно живое, изменяющееся и изменяющее нас начало…
Когда в большой семье решали, как назвать выставку, которая открывается в Третьяковской галерее (замечу: по следам экспозиции большого друга мастера — Мартироса Сарьяна), название — «Уходящая классика» — придумал сам художник. Он прав, имея в виду свой возраст. И не прав, потому что классика не уходит. Напротив, она обладает свойством живой воды.
Своего дядю я знаю с тех пор, как мне исполнилось 7 лет, именно тогда я стал ездить к нему в Москву. Он всегда удивлял — своей безудержностью и правилами жизни, которые отличались от принятых. Правила у него всегда были свои собственные.
…В мастерской с самого утра слышится окрик: «Гоген!» — имя маленькой собачки, которую он назвал так из-за окраса — у нее масть цвета охры — и в честь любимого художника.
Для людей, живущих рядом, общение с Никогосяном — это своеобразная учеба. В 7 утра он уже на ногах, и если у него нет натуры, то у себя в мастерской он пишет автопортрет, сидя перед зеркалом в обязательной красной вязанке. Наверное, поэтому у него их более 1000, и он продолжает их писать.
Он как-то сказал мне: «Если я не буду рисовать каждый день, я могу что-то потерять и перестану быть художником». И это говорит академик Российской академии художеств, народный художник СССР, лауреат Государственной премии СССР.
У Николая Багратовича и в камне, и в дереве, и в бронзе на метафизическом уровне соединилось армянское и русское. Он всегда интересно говорит, хотя и допускает вольные стилистические формулировки. Когда мы снимали фильм «Художник», поняли, что главное — озвучивать мысли Николая Никогосяна, ведь в каждой его фразе — фантастическая энергия, острота мировосприятия, смысл, тайна. И желание направить собеседника на свой внутренний поиск.
— Понимаешь, у нас в культуре творится большая несправедливость: есть музей Шилова и очень грустно, что до сих пор нет музея Кончаловского, Сурикова, Врубеля.
За долгие годы общения с ним я ни разу не слышал, чтобы он о ком-либо говорил плохо: ни о коллегах, ни о друзьях, ни о родственниках. Даже о тех, кто, заняв, не возвращал ему деньги. Он может выругаться, когда видит, что перед ним фальшивое, формальное творчество. Но эти задиристые, колючие реплики не будут касаться самой личности человека.
— Понимаешь я уже в 6 лет пас овец у подножия Арарата. С тех пор я полюбил эти армянские камни, без которых нет моей страны, и они с тех пор рядом со мной в мастерской всю мою жизнь.
Его отец до прихода большевиков был богатым землевладельцем, но к труду приучал всех домочадцев.
— В 16 лет я танцевал в балете. Однажды пригласил на спектакль отца Баграта. Он сел в первый ряд и вдруг узнал меня, родного сына, в образе черта в балетном обтягивающем трико. А я перебирал лапками, гримасничал, и отец, которого знало выжившее после революции дворянство Армении, встал, плюнул на сцену и ушел. Такие вольности он не мог простить никому, тем более родному сыну. После он отчитал меня: «На балет больше не пойдешь, голые женщины до добра не доведут. И вообще, искусство выбрось из головы».
Прошло много лет, и дядя разрешал деду Баграту присутствовать на сеансах обнаженной натуры, ну и мне как самому маленькому. Коля подмигивал престарелому отцу и продолжал по-армянски: «Пап, помнишь, ты говорил, выбрось из головы голых девушек, а теперь ты смотришь на них не отрываясь».