«Я влип в историю, буквально»
Недавно актер Александр Яценко сыграл царя — Ивана Грозного в молодости. Но в основном он воплощает на экране наших современников, потерявшихся в суете дел. Накануне Нового года «Огонек» поговорил с актером о печальном годе прошедшем, об извилистом пути к славе и долгой дороге к себе.
Александр Яценко сегодня один из самых популярных российских актеров. «Один из» — все же означает какой-то ряд, состоящий из 10 или 15 подобных же знаменитостей, и они между собой вполне сопоставимы. Однако есть одна существенная деталь, которая выделяет Яценко даже из этого ряда,— в его послужном списке нет ни одной победительской роли; он не играет в боевиках и экшенах «того самого парня», который всех побивает и торжествует в конце. Не изображает он и героев-любовников, которые завоевывают избранницу бешеным обаянием или сногсшибательной улыбкой. Он, наконец, не герой многочисленных наших комедий, где все «заканчивается хорошо». Яценко почти всегда играет аутсайдеров, людей запутавшихся, проигравших или потерявших все — или не нашедших себя в нашем сложном мире. Стать при этом сверхпопулярным, кинозвездой — вещь по нынешним временам, пожалуй, фантастическая. Для этого действительно нужен талант.
— Прежде чем сыграть Ивана Грозно‑ го (одноименный сериал вышел на телеканале «Россия» в ноябре 2020‑го), вы в сериале «Екатерина» играли Петра III. Когда играешь царя, это что-то меняет или нет? Или вообще — все равно, кого играть?
— Нет, ничего не меняет. Просто когда играешь известного человека, историческую личность, тем более противоречивую — испытываешь больше страха. Хотя в этот раз начиналось все как-то легко. Позвали на пробы, я согласился — я вообще люблю пробоваться. Это как тренировка внутренняя: приходишь, пробуешь безответственно, не задумываясь. Конечно, когда я услышал: «пробы на роль Ивана Грозного» — я с юмором это воспринял. Попробовался и забыл. Но когда через месяц примерно позвонили: «Тебя утвердили, Саш» — мне стало страшно. Знаете, бывает такое чувство: понимаешь, что влип. Влип в историю, буквально.
Поначалу мне вообще ничего не нравилось, прежде всего я сам. Правда, меня отправили к прекрасным пластикам, они сделали маску, слепок с моего лица — он теперь где-то там лежит, на студии. С этим слепком пластики работали, приделывали всякие брови, носы. Странное получилось лицо. Я подумал про себя: «Да ну, Саня, какой из тебя Грозный, вообще». Пластики доделали мне нос, я в первый раз надел парик, а там в это время был еще один актер, мой партнер, мы хорошо знакомы. Пока меня гримировали, он за всем этим в зеркало наблюдал. В какой-то момент спрашивает: «Саня, это ты, что ли?» «Да»,— отвечаю. Я и сам не понял, что это я.
— Грим Ивана Грозного у нас не в первый раз в кино делают. Опыт большой.
— Это все страшно тяжело технически. У меня были пробы в разных гримах, мне клеили практически все лицо, и в итоге для того, чтобы более или менее органично улыбнуться, нужно растягивать рот на всю ширину, как в фильме ужасов. Ты не понимаешь, что с тобой и где находишься, меня одолевала масса сомнений. Еще эти громоздкие костюмы… Вообще не понятно, как в этом ходить. Потом я научился в царском кафтане жить и даже не засыпать. Потому что если ты в нем даже просто приляжешь, то все разрушится — и тебя опять поведут на грим, и опять придется все переклеивать. Я придумал одну штуку. Сделал себе ортопедический каркас для спины — чтобы ровная была. Обычно у меня, когда устаю, такое сутулое вообще состояние. А тут мне показалось, что для царя это непозволительно — ходить с расслабленной спиной. Но я не на каждую сцену каркас надевал — долго в нем находиться невозможно. Первый съемочный день был в Кремлевских палатах, и я помню, что он длился бесконечно. Я в первый день съемок всегда переживаю, такая у меня привычка. А дальше уже как в воду кидаешься и плывешь. Пытаешься слушать режиссера, иногда споришь. Я, кажется, один или два раза с режиссером все-таки поспорил. И он почему-то сразу согласился.
— А во время дублей вы можете что-то добавлять от себя, додумывать образ?
— Тогда, в первый день, я вдруг сообразил, что мне мясо нужно есть ножом — точнее, кинжалом. На столе лежал кусок окорока. И я начал для себя потихоньку репетировать — чтобы сжиться с этим ножом, научиться им отрезать, переворачивать мясо. Чтобы не было ощущения, что я этот нож в первый раз держу в руке. И я там как-то пилил этот окорок потихоньку на тарелке — пока на улице народ бунтовал. Дальше началась пандемия, съемки остановились. Я решил провести это время с пользой и начал все читать и смотреть про Ивана Грозного. Причем мне самому непонятно было, что я ищу.
— А сегодня вообще принято обсуждать героя, разбирать его — то, что в театре называется «застольный период»?
— Нет, в сериалах это не принято. Кроме того, сценарий буквально на ходу переписывался, дописывался, сокращался. Пока мне не дали некий условный финальный вариант — мол, смотри, мы там что-то сократили, убрали. Конечно, это не самый удобный вариант для актера — когда все на ходу меняется. Гораздо лучше, когда все заранее, когда есть время подумать, уварить, не торопиться… Так у Бори Хлебникова — всегда до съемок идет проговаривание текста. К началу съемок ты уже в курсе характеров всех героев, не только собственного, и уже не так паникуешь. А тут, в телесериале, все быстро, и ошибки неизбежны. Эти мои ошибки мне потом не дают покоя, я не сплю, хочу их исправить. Так и происходит внутренняя проработка роли. Постепенно рождается характер, персонаж, и тебе понятны разные амплитуды героя. В итоге мне не стыдно за то, что получилось на экране.
— Получился действительно противоречивый персонаж, еще не безнадежный, не тот, которого потом, в старости, играет Маковецкий.
— Ну да, так и было задумано: пока он влюблен в свою жену, у него есть надежда. Когда человек влюблен, он хочет лучше стать. В этом смысле мне была абсолютно понятна мотивация героя. При этом он остается мнительным человеком — и день ото дня все больше. Я, конечно, читал знаменитую переписку Грозного с Курбским. Выражаясь современным языком, Курбский его постоянно троллит — прямо вот по пять страниц, и все с юмором. Ты, мол, на себя посмотри, как бы тебе с ума не сойти — края потерял, берегов не видишь. Курбский, я считаю, правильно поступал — такой у него характер, независимый. Он человек мыслящий, рассуждающий, и он не захотел приносить себя в жертву. Мне многое дала их переписка, я как бы со стороны увидел свой персонаж — не все же ему комплименты слышать да здравицы…