О хостах и людях: первые впечатления от третьего сезона «Мира Дикого Запада» (без спойлеров)
В третьем сезоне ключевым местом действия вместо парка развлечений становится футуристический Лос-Анджелес, Долорес постепенно превращается в Гитлера, а количество сюжетных хитросплетений существенно сокращается. На пользу ли это сериалу — читайте в нашем обзоре.
Потренируемся в микропересказе и напомним, так сказать, карту местности «Мира Дикого Запада»: США преодолели зиму искусственного интеллекта («зима искусственного интеллекта» — термин, который использовался в 1970-е годы, когда наступило первое разочарование от разработок искусственного интеллекта. — Esquire). Люди создали хостов — андроидов из плоти и крови с высоким уровнем ИИ. Хосты обладают самосознанием, памятью, чувствуют боль — и вообще чувствуют. Они верят в полнокровность своего существования. Хосты — без пяти минут люди. Но хосты — не люди. У них нет боли или восприятия. То, что они выдают за вышеобозначенное, лишь симуляция. Так думают люди. Хосты так не думают. Так обычно начинается война.
Первые два сезона "Мира Дикого Запада" получили 43 номинации «Эмми» и 9 наград, несмотря на иногда византийскую сложность и прометеевских амбиций сюжет. Первый — без сомнения, лучший и совсем нелегкомысленный — сезон поднимал главные вопросы философа-сциентиста XXI века: геймификация реальности, симуляция, антропоцентризм, робоэтика, главное — что есть сознание (и есть ли оно) и как оно конструирует идентичность. С каждым эпизодом шоураннеры Джонатан Нолан и Лиза Джой расставляли все новые оптически-зеркальные иллюзии, ставя под сомнение различие сознания хостов и людей, отличие биологической и лабораторной жизни — так, что не только персонажи, но и впечатлительный зритель сомневались в собственной природе. Происходила не слишком уютная рокировка: парк (или сериал) казался реальнее реальности, хосты — человечнее человека.
Нолану, думается, было несложно, учитывая, как он и сценаристы HBO умеют стирать границы реальности и психотической, «внутренней», жизни; памяти и ложных, привитых из пробирки, воспоминаний. Усомниться в том, кто есть кто, было легко и из-за вывернутого, до мелочей продуманного нелинейного повествования. Вообще, у людей с фамилией Нолан какое-то нездешнее, сновидческое ощущение реальности, совсем не западно-линейный — в смысле восприятия времени — хронотоп. Кажется, так работать с таймлайнами, ветвящимся нарративом и метаконструкциями после братьев Нолан уже невозможно — те же, кто пытается, лишь подбирают хлебные крохи с их стола. Наблюдая за хитросплетениями «Мира Дикого Запада», каждый зритель находил себя сплющенным до размеров мухи, пойманным в паутину многослойной, странной и пленительной мысли.