Людмила Улицкая: Лоскуток. Воспоминания о советских нарядах
В сборнике «Без очереди. Сцены советской жизни в рассказах современных писателей» собраны воспоминания о молодости Сергея Николаевича, Евгения Водолазкина, Марины Степновой, Александра Гениса и многих других. Книга выходит в «Редакции Елены Шубиной». «Сноб» публикует часть рассказа «Лоскуток»
Почему, собственно, лоскуток? Потому что это была существенная часть жизни. Да и сама жизнь наша в XX веке представляла собой большое лоскутное одеяло, на основном фоне краснознаменной марксистско-ленинской истины стояли заплаты разного цвета: от серо-буро-малинового до черного. На столе еще присутствовали серебряные ложечки, свидетели какой-то мифологически богатой прошлой жизни, в чулане стоял сундук, в котором хранились изношенные странные вещи из прошлого — остатки чьих-то гимнастерок, мундиров, кружевных панталон и даже веер из страусовых перьев…
Главным предметом, который не утратил смысла, а, напротив, занял центральное место в жизни, была швейная машинка «Зингер», подаренная на свадьбу бабушке в начале 1917 года. Эта кабинетная машинка стоит по сей день в моем доме, в ее ящичках лежат нанизанные на суровую нитку колечки пуговиц, от перламутровых крохотных до «пальтовых», с виду роговых, наборы иголок, резинки, тесьма, ленточки, кой-какие лоскутки и, конечно, инструменты для починки и ухода за этой самой машинкой, которая — на моей памяти и с моим участием — умела, постукивая, шить ткани самой разной толщины, от батиста до кожи. Надо было только покрутить одно маленькое колесико, и она мгновенно перестраивалась.
Были годы, когда эта машинка была кормилицей семьи. В начале войны семья уехала в эвакуацию, и машинка поехала с бабушкой. И они — бабушка и машинка — там шили «на людей»...
Ко времени, когда семья вернулась в Москву из эвакуации, а дед уже вернулся из лагерей, относятся мои самые ранние воспоминания. Пол в большой комнате, еще не поделенной перегородкой из-за прироста семьи, был завален обрезками розовато-белой ткани сорта «дамаст». Бабушка занималась рискованным бизнесом, и самым страшным словом для нее был «фининспектор». Он мог нагрянуть и арестовать за этот незаконный промысел. То обстоятельство, что она была советской служащей, работала бухгалтером в музыкальной школе за маленькую зарплату при большой семье, ее бы не спасло…
Из дамаста бабушка шила изумительные и устрашающие своими размерами вещи, жесткие от густой строчки вдоль и поперек. Это была «сангалантерея» — бюстгальтеры и затейливые «грации» бабушкиной собственной конструкции, то есть кроя. Очередь из полнотелых дам — и не простых теток, а певиц из самого Большого театра, которые в те годы все как одна были шестипудовыми, — не иссякала. Бабушка затягивала их безразмерные груди в треугольные колпаки, а не в общепринятые шестиугольные «чашечки», выстроченный перед «грации» подбирал живот, отгоняя жир в бока, а сзади была шнуровка, которая держала телеса в уплотненном состоянии. Лоскутки дамаста падали со стола на пол, и я их собирала...