Владимир Маркин: "Ребята говорили "Бросай свою эстраду, иди в Большой театр!"
...Мне часто присылают видео, в которых люди исполняют мои песни. Одно из последних пришло аж из Юго-Восточной Азии: вьетнамец очень душевно поет "Сиреневый туман". Популярность этой песни не ослабевает уже тридцать лет. А началась ее история с телефонного звонка...
— Как-то звонит жена Андрея Макаревича Алла: «Володь, для съемок клипа «Машины времени» нужен аккордеон. Не дашь инструмент?»
С аккордеоном я снимался в своем клипе, где ребята его, очевидно, и высмотрели. Конечно, отказать «машинистам» не мог.
Через какое-то время позвонил уже сам Макар:
— Спасибо, очень пригодилась твоя гармошка. Готов вернуть, куда и когда скажешь.
— Да я и сам могу забрать.
— Ну тогда приезжай ко мне на Ленинский.
К Макаревичу отправился с диктофоном, рассчитывая услышать от него какие-нибудь интересные песни. С юности собирал музыкальный фольклор.
У Андрея увидел журналиста Женю Федорова и Александра Борисовича Градского. Мы душевно посидели, а потом я достал диктофон:
— Уважаемые старшие товарищи, поделитесь тем, чего не жалко!
— Да пожалуйста, — ответили мэтры. — Нам этого добра не надо.
Градский напел: «Сиреневый туман над нами проплывает, над тамбуром горит полночная звезда. Кондуктор не спешит, кондуктор понимает, что с девушкою я прощаюсь навсегда»*. Всего один куплет, но я был сражен наповал. Александра Борисовича обожаю, его вокал и владение гитарой всегда производили на меня огромное впечатление. И я заболел этой песней.
*Слова М. Матусовского.
Остальные куплеты пришлось искать самому, Градский их не помнил. Поиски заняли не так много времени. Песня была хорошо известна московской интеллигенции поколения моих родителей. Некоторые исполняли ее с другой мелодией. Тексты звучали самые разные. Но у всех, к кому я обращался за помощью, при словах «сиреневый туман» загорались глаза.
В конце восьмидесятых жизнь у наших стариков была незавидной. Все, во что они верили, чему отдали силы, рухнуло. Но когда родители друзей и знакомых пели про сиреневый туман, в них просыпалась молодость с ее мечтами и надеждами. Осознав это, я еще сильнее захотел восстановить песню. Прежде всего чтобы вернуть ее старшему поколению — как подтверждение того, что все было не напрасно.
Из полусотни собранных куплетов выбрал четыре. Аранжировка «Сиреневого тумана» родилась быстро, а вот напеть сразу не получалось. Чувствовал особую миссию, и от волнения к горлу подступал комок, а на глаза наворачивались слезы.
Клип мне делала недавно созданная компания, руководил которой молодой менеджер Михаил Лесин. Помню, пришел к нему в монтажную на Зубовской площади и увидел Сашу Гуревича, Лешу Гусева, Тимура Бекмамбетова. Тимура еще мало кто знал, он был начинающим режиссером. Лесин его нахваливал:
— Тимурка все сделает в лучшем виде. Снимет тебя красиво.
— Да мне это ни к чему. Хочу все построить на кинохронике и кадрах из фильмов.
Миша съездил в «Госфильмофонд», приволок тридцать часов хроники на катушках. Сначала мы из них выбрали три часа, потом — несколько минут, из которых и смонтировали клип. Меня на экране не было, только голос звучал за кадром. С кассетой с черновым вариантом я заскочил в «Останкино».
В телецентре встретил Володю Молчанова. Увидев кассету у меня под мышкой, он спросил:
— Что это?
— Клип.
— Хорошая песня?
— Очень.
— Надо глянуть для настроения. У меня сегодня «До и после полуночи».
После первого же куплета Володя сказал:
— Ставлю в эфир.
— Там же черновой звук!
— Не беда.
В тот же вечер «Сиреневый туман» ушел в народ. И сразу стал хитом и моей визитной карточкой.
Однажды летел на юбилей кранового завода в Поволжье с Андреем Макаревичем и кабаре-дуэтом «Академия». Ребята приехали в «Домодедово» с запасом времени, а я опаздывал, хоть и гнал что есть мочи на своем сорок первом «москвиче». Макар, Цекало и Лолита ждали в общем зале и под взглядами пассажиров, узнававших популярных артистов, чувствовали себя не очень уютно.
В то время на входе был стеклянный тамбур, в котором иногда играл небольшой оркестр. В девяностые многие профессиональные музыканты зарабатывали на хлеб в подземных переходах, аэропортах и на вокзалах. Оркестранты вроде бы не обратили на меня внимания, по крайней мере так мне показалось, но ровно в тот момент, когда я пересек тамбур и возник на пороге зала ожидания, грянул «Сиреневый туман»!
Выход получился эффектным, что и говорить. По залу пронеслось «Маркин! Маркин!». Не хватало только красной ковровой дорожки и щелкания блицев.
— Мара, не можешь без выпендрежа? — проворчал Макаревич.
— Да как-то не получается...
— В профессиональных кругах вас называют Марой?
— Да, в основном музыканты «Машины времени». Вообще, у меня много кличек. В детстве ребята звали Плейшнером. Я любил его изображать — сходство усиливали очки, которые ношу со второго класса. Еще дразнили Самоделкиным за то, что постоянно что-то мастерил. Чем я только не увлекался — от авиамоделирования и радиодела до игры на различных музыкальных инструментах.
Одно время ходил в кружок во Дворце пионеров, где была официально зарегистрированная радиостанция, с помощью которой можно было выйти в эфир и с кем-то пообщаться. Тогда все радиолюбители были под колпаком у компетентных органов. Я все-таки раздобыл засекреченную схему и собрал два передатчика — громоздких, с большими антеннами. Когда включал их, они отказывались связываться друг с другом, зато во всем нашем доме вырубалось телевидение. Однажды во дворе появилась странная машина с антенной, и я понял, что она приехала по мою душу. С радиоделом пора было завязывать.
В двенадцать лет попал в Чехословакию. Мой родной город Пушкино был побратимом чешской Кутна-Горы, и между ними существовало множество программ по укреплению дружбы и сотрудничества. В тот год у нас проводили викторину «Кто лучше знает ЧССР». Я выучил только то, что было написано в энциклопедии «Что такое? Кто такой?», но этого оказалось достаточно, чтобы выиграть и с другими победителями поехать в Кутна-Гору. Там я увидел ребят, игравших на гитарах (у чехов было много самодеятельных вокально-инструментальных ансамблей), и заметил, каким успехом они пользуются у девчонок. По возвращении домой решил брать уроки.
Обратился к старшему брату: «Помоги! Покажи пару аккордов». Анатолий окончил училище по классу баяна, но владел самыми разными инструментами. В ответ на мою просьбу Толя взял гитару и сыграл известную джазовую композицию, где минимум тридцать аккордов и все очень сложные: «Ну, как-то так!» Я понял, что помощи не дождусь, и пошел во двор.
Мальчишки моего поколения проводили там много времени. Во дворах мы играли, дрались, влюблялись. Давно живу в Москве, но иногда приезжаю в Пушкино, прихожу к своему дому и вспоминаю, где стояли скамейки, где еще растет клен с тремя стволами, возле которого прозвучали мои первые песни. Какие-то сочинял сам, какими-то делились старшие товарищи. Парень по имени Сашка за определенную мзду писал мне в тетрадь тексты Высоцкого с гитарными аккордами. Сначала напрягало, что надо ему платить, но однажды подумал: «Он же где-то это добывает. Тратит время, все записывает. Труд должен быть оплачен». Одни песни шли по десять копеек, другие по двадцать, а какие-то даже по пятьдесят. Не знаю, на чем основывалась такса.
— Ваш первый выход на публику состоялся во дворе?
— Нет, в пионерском лагере. Я еще не играл на гитаре и просто выступал на конкурсе песни. В белой водолазке, взятой напрокат у мальчика из более зажиточной семьи.
Наша-то жила скромно. Мама — учительница младших классов. Папа сначала был военным, потом инженером в той же части, где раньше служил. Денег почти никогда не водилось, зато было весело. Дома часто собирались друзья родителей. Самым активным и задорным на этих посиделках был отец. Видимо, культорганизаторская жилка — наша семейная черта. Я еще в школе организовал вокально-инструментальный ансамбль.
— Почему же при такой тяге к искусству не поступили в какой-нибудь творческий вуз, а отправились в Московский энергетический институт?
— Наверное, рядом просто не оказалось человека, который мог бы указать этот путь. В МЭИ меня привела дочь любимой классной руководительницы, учившаяся на четвертом курсе. Но музыку я не бросил, продолжил играть в ансамбле.
За музыкальные таланты был избран культоргом курса и вместе с другими культоргами, профоргами и комсоргами поехал в Подмосковье, где происходило так называемое посвящение в студенты. Там столкнулся с такой безудержной пьянкой и гулянкой, что был совершенно шокирован и на год отошел от активной студенческой жизни.
Стипендии всегда не хватало, и после первого курса мы с другом Пашкой устроились упаковщиками на фабрику «Малютка», производившую пеленки, распашонки, чепчики и прочие товары для детей. Хотели денег срубить, но неожиданно увлеклись нехитрой работой и считали ее своим вкладом в улучшение демографической ситуации в стране. Особенно нравилось упаковывать «Конверт новорожденного» — набор самых необходимых вещей, который было принято дарить молодой матери на выписку из роддома. Казалось, сколько этих конвертов мы отправим в «Детский мир», столько и родится малышей.