Юлия Косарева. Мой друг Лелик
Новость о разводе знаменитой актерской пары моментально облетела если не всю Москву, то театральную - точно. Удивительно, но первым Крыловой позвонил Ефремов. Спросил: "Люська, это правда, что вы разошлись с Табаковым?" Она подтвердила. "Значит, я на тебе женюсь!"
В сентябре 1950 года я сама, по собственному желанию пришла в наш саратовский Дворец пионеров: читала стихи, танцевала, выступала на елках. В то время детская театральная студия при Дворце набирала ребят. Руководителем была Наталья Иосифовна Сухостав. Меня приняли. Если б не эта студия, неизвестно, как сложилась бы вся моя жизнь.
В первый же день вечером после занятий иду по коридору. Свет потушен. Вдруг из темноты выскакивают двое мальчишек и давай кричать, пугать. Такое случалось еще не раз. Но я их не боялась — увертывалась и убегала. А вскоре мы подружились. Одним был Олег Табаков — я его потом называла Лелик. Вторым — Славка Нефедов. Я тогда училась в седьмом классе, Олег — в восьмом.
Репетиции в студии обычно заканчивались поздно. Домой надо было ехать на трамвае, а он ходил очень редко. И Лелик со Славкой провожали меня. Моя мама угощала их чаем и своими фирменными пирогами с пасленом. Олег потом всю жизнь их вспоминал с восторгом.
Дружба с Табаковым продолжалась шестьдесят восемь лет. То есть три четверти жизни мы были друзьями. До самой его кончины. Я выросла с этим человеком. Спустя годы в компаниях Табаков любил вспоминать о том, как тискал меня и пугал в седьмом классе. «Тискать» — его слово. В последний раз на юбилее «Табакерки» во время банкета при мне рассказывал об этом Андрею Вознесенскому.
Еще веселее было на моем пятидесятипятилетии. Лелик, произнося тост, спросил:
— Юлька, а ведь жалеешь, наверное, что замуж за меня не вышла?
— Конечно! Это огромная потеря.
Некоторые гости, не посвященные в наши взаимоотношения, приняли этот шутливый диалог всерьез. Потом интересовались: почему же все-таки я за него не вышла? В этом весь Олег. Он не только обладал великолепным чувством юмора, но и был выдающимся артистом, оттого все, что говорил, воспринималось в разы интереснее. И мне приходилось объяснять, что замуж за Лелика я никогда не собиралась — да он и не предлагал. Наши отношения можно назвать дружбой очень любящих друг друга родственников.
Олег окончил в Саратове школу, отправился в Москву и поступил в Школу-студию МХАТ. Я тоже хотела стать артисткой. Когда Табаков приехал на зимние каникулы и пришел к нам в гости, начал рассказывать о своей учебе и стал уговаривать маму тоже отпустить меня в столицу. Она очень любила Лелика, выделяла его из всех моих друзей — и мальчишек, и девчонок. Табаков обладал удивительным красноречием, мог убедить любого. И конечно, он ее уговорил. Поклялся, что глаз с меня не спустит: «Обещаю вам, с Юлькой ничего не случится, я буду все время рядом!» И свое обещание выполнил.
Сдав последний школьный экзамен, даже не пойдя на выпускной, я уехала поступать. Остановилась у папиного брата. Его семья жила в Нагатино. Сейчас это один из районов столицы, а тогда — у черта на задворках, от метро «Автозаводская» еще пилить и пилить на автобусе. Но для Лелика не существовало трудностей. Каждый день из своего общежития на Трифоновской, рядом с Рижским вокзалом, он приезжал ко мне. Мы готовили отрывки для поступления. Волновалась я жутко. И Лелик опекал меня до такой степени, что даже водил за руку на консультации. Мало того — старался развлечь. Ходили в кафе, в кино. Благодаря ему я узнала об удивительном скульпторе Степане Эрьзе, чьи работы в 1954 году выставлялись впервые: до этого его творчество было почти неизвестно.
В Саратове у меня осталась первая любовь — Миша, друг Олега. Он тоже собирался в Москву. Обещал, что явится следом за мной через неделю-другую. Но не приехал. Я успешно прошла два тура в ГИТИСе. Последний — третий — был уже в августе. И я отправилась домой. Счастливая, что пока все складывается удачно. Тем же вечером зашел Миша. Сообщил, что в столицу его не отпустили родители, и узнав о моих успехах, изрек, что мы должны расстаться, — у меня начинается новая жизнь в столице, он не хочет мешать. И удалился. Я — в слезы. Очень больно было.
И кто же меня спас? Конечно Лелик! Помогал готовиться к третьему туру. Зная о моих переживаниях, опекал по-прежнему, как и в Москве. Скорее всего, боялся, как бы я не осталась ради Миши в Саратове. Мы ходили в кино, ездили на Волгу — разводили костры, купались, а Табаков, который плавать не умел, загорал. В итоге сильно обгорел на солнце.
Вечером позвал прогуляться. Я иду впереди, Лелик тащится сзади — в подвернутых брюках, с обгорелыми ногами, с которых уже начала слезать кожа. Одну ногу подволакивает, стонет на всю улицу, слезы градом: «Я же тебя люблю, что ж меня бросаешь?!» Прохожие останавливались и меня стыдили. Особенно женщины. Ругали за то, что бросаю инвалида. Никто не сомневался, что парень на самом деле нездоров. Я и убегала от него, и уговаривала не паясничать, а он все не унимался: «Люди добрые, она меня, бедного, бросила!» Наконец смилостивился, прекратил придуриваться. Хохотали вместе. Я так была ему признательна за то, что находился рядом в это трудное время, без конца тормошил. Благодаря ему мне удалось выползти из своих сердечных страданий.
В августе я уехала в Москву на третий тур. Олег остался в Саратове. Звонила маме с переговорного пункта — она бегала на почту, где был междугородный телефон. Домашних ни у кого из нас не было, и Табаков часто заглядывал к маме — узнать, как дела у Юльки. И вот я поступила. В тот же день получила телеграмму от Лелика: «Поздравляем! Радуемся! Любим!»
Когда началась учеба, жили на Трифоновке — и я, и Олег. Это были довоенные двухэтажные бараки, переоборудованные в общежития. Обитали там студенты ГИТИСа, Школы-студии МХАТ, консерватории и «Гнесинки» — в общем, практически вся творческая студенческая Москва. Условия — те еще. Крыша текла, стены тоже. В дождливую погоду деревянный пол впитывал воду и потом, когда по нему ходили, еще долго издавал чавкающие звуки. Однажды в нашей комнате на первом этаже завелись лягушки. И квакали, между прочим! Так вместе с ними и жили какое-то время. Тех домов теперь уже нет.
Я жила в первом корпусе, а Лелик — в шестом. Вечером идет с занятий мимо нашего барака — свистит. Потом кричит: «Юлька, ты здесь?!» Ну обещал же маме присматривать! Я была для Олега, наверное, как младшая сестра. Жаловался кое на кого, хвастался, немножко пижоня, что, мол, и та в него влюблена, и эта... Мои однокурсницы тоже не были исключением. Не могу сказать, чтобы он выделял кого-то из своих тогдашних воздыхательниц. Ему нравился сам факт: его любят. Прямо купался в этом всеобщем обожании.
А вот парни Табакова недолюбливали. Не раз доводилось слышать недовольный шепот в адрес Олега. Не вправе утверждать, но подозреваю, что в них говорила зависть. Слишком уж быстрыми были его взлет и успех! Олега сделали кино и театр «Современник». А началось все с «Шумного дня», который поставил великий режиссер Анатолий Эфрос. Двадцатипятилетний Лелик играл десятиклассника. И как играл!!! Мне кажется, это самая его эмоциональная роль за всю жизнь. Школьник Олежка Савин не оставил равнодушными зрителей. Фильм вышел в 1960 году. И тогда же зажглась звезда артиста Олега Табакова.
Школу-студию МХАТ он окончил в 1957-м. «Современник» только зарождался. Все, кто принимал участие в его создании, работали в разных труппах, Олег — в Театре имени Станиславского. В «Современнике» репетировали по ночам. Размещался он в Школе-студии МХАТ. Выпустили спектакль «Вечно живые». Табаков был занят в небольшой роли.
Пока Лелик искал свое место под солнцем, я замуж выскочила за однокурсника. Выпускалась из ГИТИСа с двумя спектаклями: в «Фабричной девчонке» у меня была заглавная роль, а в «Талантах и поклонниках» играла мать Негиной. Табаков пришел на просмотр. Наконец дождалась от него похвалы. Сказал: «Видно, что с удовольствием играла, я люблю, когда с удовольствием. Чтобы человеку было радостно смотреть». Кстати, сам он, когда выпускался годом раньше, в Школе-студии МХАТ тоже играл в «Фабричной девчонке».
Табаков предложил мне показаться с отрывком из этого спектакля в «Современнике», и мы с мужем приехали. Но его, Ефремова и еще кого-то в тот день вызвали в комитет по культуре. Когда вернулись, Лелик сообщил, что их работу приостановили.
Олег сказал нам: «Подождите хотя бы три месяца, перебейтесь как-то, пока все не решится». Мы растерялись — окончили институт, семьсот восемьдесят рублей (у меня была Сталинская стипендия) уже не получаю. Ни в какие другие театры не показывались — ждали «Современник». На что жить? Через знакомого устроились в театр одного закрытого города и уехали из Москвы. Там получили квартиру. Через год приехали в столицу в отпуск, встретились с Олегом. Тот попросил моего мужа помочь перевезти вещи. Лелик снимал комнату, а теперь перебирался к невесте. Муж поехал. Когда вернулся, сообщил, что избранница Олега — Людмила Крылова, актриса, сыгравшая одну из трех главных ролей в «Сверстницах». Я очень обрадовалась: в фильме эта девушка мне понравилась больше всех — талантливая, красивая, маленькая, как куколка! На их свадьбу друзья Лелика притащили коробку из-под телевизора и предложили ему открыть. Табаков распаковывает, а из нее появляется Люся!
Крылову тогда повсюду узнавали по двум фильмам. В «Добровольцах» у Люси совсем небольшая роль. Но история ее героини, которая погибла, прыгая с парашютом, проходит через весь фильм: свою первую любовь вспоминает герой Петра Щербакова. Второй картиной, за которую ее полюбили, как я уже сказала, была вышедшая годом позже, в 1959-м, «Сверстницы».
И вот что я вам скажу: как бы Лелика ни любили женщины, но лишь одна его у себя в Москве прописала — Люся Крылова! Ее отец работал в крупнейшем издательстве «Правда». Получил на работе жилплощадь и отдал дочери. Можно смело говорить, что именно Людмила подарила столице нового москвича — Олега Табакова. До этого он мотался по съемным квартирам.