Галина Польских. Семейные обстоятельства
Похоже, я отношусь к такому типу женщин, которые готовы влюбляться, обниматься, но не выносят мужчину в доме.
Я приехала в Италию в составе делегации кинематографистов, и сам Феллини пригласил Марлена Хуциева, Марианну Вертинскую, Людмилу Савельеву и меня к себе в особняк... Федерико открыл нам лично: одет с иголочки, воротничок пиджака поднят. Расположился на диване рядом с очень интересной женщиной, кажется журналисткой. Беседует с ней, предоставив нам полную свободу. Вертинская с Хуциевым принимаются дегустировать итальянскую кухню, я скромно сижу в сторонке. Да и не до веселья было — только пережила трагедию: одного за другим потеряла двух близких людей.
В надежде отвлечься от горестных мыслей наблюдаю, как ведут себя гости в доме великого режиссера. Феллини еще жил с Джульеттой Мазиной — они тогда были в процессе развода, но, как показала жизнь, все же остались вместе. Джульетта ставит русскую пластинку и вытаскивает нашу балерину Савельеву танцевать. Делают они это очень красиво, с таким чувством... «Все-таки Джульетта сильно любит своего гениального мужа», — думается мне. А Феллини едва глазами в ее сторону поводит. Потом девочки поют русские песни.
После вечеринки хозяин провожает нас до машины: переводчик садится рядом с водителем, актрисы сзади, я у окна. Режиссер наклоняется и трогает ладонью мое лицо, треплет челку. Мне становится как-то стыдно — не пела, не танцевала, так что же это? Переводчик оборачивается: «Галя, не переживайте, вы ему очень понравились. Они так детей за щечки теребят — выражают к ним свою любовь». Мне показалось, что Люся с Марианной чуть-чуть расстроились — всю дорогу почему-то со мной не разговаривали.
По Москве потом поползли слухи, что Феллини собирается меня снимать, хочет приехать на Неделю итальянского кино и встретиться со мной. И хотя этого не произошло, наше общение с великим мастером в Италии запомнилось надолго. Из подобных знаковых встреч и соткана моя судьба.
Проводником в мир театра стала актриса Вера Васильева. Я с детства занималась самодеятельностью, выступала в школе, в пионерских лагерях — все называли меня «наша артистка», что, думаю, и подтолкнуло к будущей профессии. Как-то в кружке разыгрывали сценки из спектакля «Свадьба с приданым», пьеса запала в душу, захотелось увидеть ее на профессиональной сцене. И вот в четырнадцать лет сама впервые купила билет на этот спектакль в Театр сатиры. Когда он закончился, дождалась у служебного входа исполнительницу главной роли Веру Васильеву. Но не подошла, а отправилась за ней следом — слышала, что живет недалеко от нас, на улице Кирова. Тайно проводила до подъезда — Васильева об этом даже не подозревала. Она вошла, загорелся свет в окошке в полуподвале — я прилипла к стеклу: затаив дыхание наблюдала, как актриса ходит, готовится ко сну. Потом испугалась: вдруг меня здесь поймают? Будет очень стыдно.
Мне казалось, актеры — особые люди. Они и ходят не так, и едят не так, и спят не так, а главное — очень красивые и богатые. Почему-то даже скромная комнатка Веры Васильевой в этом не разубедила. Мы с бабушкой Ефросиньей Андриановной жили на Сретенке очень бедненько: в подвальной комнатке — узкая кровать, стул и комодик. И все, больше ничего не влезало. Она работала уборщицей в магазине «Грибы-ягоды», очень уставала. «Была бы актрисой, — мечтала я, — все бы делала для бабушки: одевала, покупала самую вкусную еду, повезла бы на море». Ведь она воспитывала меня одна...
Надо же было родить меня перед войной, в такое тяжелое время. Папу Александра совсем не помню — погиб на фронте в 1942-м, маму, ее звали Зоя, спустя пять лет подкосил туберкулез. Болезнь была наследственной, от нее же скончался дед, а гораздо позже — в тридцать пять лет — и мой брат. Когда мамы не стало, мне было восемь, Виктору девять. Как бы я хотела сейчас пройти с портретом отца в Бессмертном полку на Девятое мая, но, к сожалению, ни одной фотографии родителей не сохранилось. Я вообще ничего о них не знаю, даже не помню лиц.
Бабушку о маме почему-то почти не расспрашивала. Она вообще была довольно закрытой женщиной, суровой — по головке не гладила, не целовала. Ее любовь проявлялась в заботе, Ефросинья Андриановна отдала мне всю жизнь. Приехала в Москву из белорусского села, когда ей позвонили соседи и сообщили о смерти мамы. Мне все-таки везло на добрых людей: они же меня приютили и прятали, когда приходили из органов опеки, чтобы определить в детский дом.
Брата незадолго до маминой смерти забрала к себе бабушка по отцу Дарья Лукинична Попова, женщина непростой судьбы и характера. Пять раз была замужем, и все дети, рожденные в этих браках, умирали, только мой папа выжил. Но и он в тридцать лет погиб на войне. Взять на воспитание внука было для нее счастьем, но с нами Дарья Лукинична почти не общалась, хотя жила не так далеко — на Нижней Масловке, работала дворником. Внешне из всей родни я больше всего похожа именно на нее, а характер заложила бабушка по маме.
Когда оканчивала школу, она сказала: «Иди в керамический техникум, чтобы в руках была специальность». Я посмотрела, чему будут учить: физика, химия... Предметы, в которых не сильна. И вот однажды выхожу на улицу, вижу троллейбус «девятку», на котором написано «ВДНХ». И тут будто вспышка перед глазами: в пионерлагере подружка рассказывала, что живет рядом с выставкой и там есть киноинститут. А во мне все-таки жило желание стать артисткой. Фильмы для детей войны были отдушиной: мы ходили в кинотеатр «Уран» на Сретенке, билетерша, наша соседка, пускала бесплатно на все сеансы. За это мы помогали ей грядки прополоть, за продуктами ходили.
И вот смотрю на открытые двери троллейбуса, а в голове одна мысль: хочу быть актрисой! Стою и думаю: «Ехать — не ехать?» Будто сам Бог меня подтолкнул в этот троллейбус — и двери за мной закрываются. Думаю: «Куда еду? Билет надо купить, а денег нет». Но контролеры все не появляются. Еду, еду, еду... А найду ли этот институт? Добралась до ВГИКа часам к шести вечера — внутри пусто, только вахтерша сидит. Говорит мне грубовато: «Покрутись-ка, дай хоть посмотрю на тебя. Все артистами хотят быть — с ума посходили». Потом вдруг смягчилась, посоветовала, когда явиться на экзамены и с какой программой. Самое смешное, что ее советы оказались нужными.
Заходили мы на творческий конкурс по пять человек. Я прочитала стихи Багрицкого, басню по совету вахтерши нашла неизбитую, а вот прозу плохо выучила, к счастью, до нее дело не дошло — остановили. В уголке за выступлениями наблюдали студенты — Гена Шпаликов с Наташей Защипиной, за спинами преподавателей они одобрительно подняли большие пальцы вверх. Из пятерки прошла только я. Михаил Ильич Ромм, который набирал актерско-режиссерский курс, сказал после третьего тура: «Все хорошо, но аттестат у тебя неважный, трешечки. Посмотрим, как экзамены сдашь». На истории мне достался билет, который я совершенно не знала, несла какую-то ерунду. Преподаватель покачал головой:
— Я вам поставлю неуд.
В той же аудитории сидел Валера Носик, готовился к ответу — мы успели подружиться, он ко мне нежно относился. Вскочил с места и заявил:
— Нет, вы ей двойку не поставите! Галя с бабушкой живет, та очень расстроится. Я с ней позанимаюсь, подтяну.
Сам еще не поступил, а уже такой самоуверенный.
— С какой еще бабушкой? — оторопел преподаватель.
Но все же поставил мне удовлетворительно. Носик тоже поступил, но никакой романтической связи у нас не возникло, за мной сразу стал активно ухаживать Фаик Гасанов, режиссер с третьего курса. Высокий, красивый, очень эрудированный: много рассказывал об искусстве, литературе. Я была далека от этого, но с удовольствием слушала. И Фаику это нравилось.
Потом вышла за него замуж, забеременела, но академический отпуск поначалу брать не хотела — для меня это был кошмар. Стыдно — это ж как на второй год остаться. Да и ребята с курса уговаривали не уходить, убеждали: «Справишься!» Особенно помогала Люда Абрамова — давала конспекты, подготовила вопросы к экзаменам. Но я все равно сильно уставала: покормлю дочку Ираду, оставлю с бабушкой, сама час с лишним еду в институт.
Вскоре вызвали в деканат — преподаватели жаловались: «Бедная девочка, спит на парте от звонка до звонка и вся в молоке». Сергей Герасимов сказал: «Кто? Польских? Ну что с ней делать? Через год возьму ее к себе». Казалось бы, такое счастье! А я ни в какую — иду к декану. Он говорит: «Глупенькая, ты у Сергея Аполлинариевича будешь актрисой, а у Ромма никогда, его только режиссеры интересуют». И правда, со мной учились Андрей Кончаловский, Андрей Смирнов, Игорь Добролюбов, который «Белые росы» потом снял. Ромм почему-то и в своем фильме «Девять дней одного года» снимал только режиссеров с курса. Известными из актеров стали Игорь Ясулович и Светлана Светличная. Я посоветовалась с бабушкой, она согласилась: «Главное — доучиться».
Вторым мастером была жена Герасимова Тамара Федоровна Макарова. Она предупредила: «Наш курс очень эрудированный, в свободное время читай, ходи в музеи». Когда начался учебный год, я с трепетом подхожу к двери аудитории — а из-за нее нецензурные слова доносятся! Кто-нибудь один всегда дежурил на лестнице: Герасимов — замечательный педагог, но и за дисциплиной следил, мы его побаивались. Увидят: «Идет, идет!» И тут же чудесное преображение в аудитории — все разговоры только о высоком.
У нас был действительно сильный курс. Со мной учились Жанна Болотова, Николай Губенко, Сережа Никоненко, Жанна Прохоренко, Лариса Лужина. Лида Федосеева-Шукшина пришла чуть позже — она тоже рожала, брала академический, и поскольку у нас обеих девочки, мы с ней часто болтали на материнские темы. Однако близко я ни с кем не дружила, в творческой среде всегда есть ревность — к мастеру, к ролям. И это нормально. Тем более что пока находилась в академическом отпуске, успела сняться в кино, о чем Герасимов сразу на лекции сообщил: «Польских уже сыграла главную роль у Карасика, и неплохо».