Александр Ширвиндт: «На отдыхе за границей мы с Андрюшей Мироновым буквально голодали»
«Я помню, как Гена Хазанов на консультации метался по аудитории, жонглировал, бросался к инструменту, пел куплеты и читал какой то монолог, почему-то женский. Когда он успокоился, я подозвал его и отправил по назначению», — рассказывал Александр Ширвиндт.
Александр Ширвиндт: Восемьдесят восемь лет назад меня принесли из роддома имени Грауэрмана в Скатертный переулок. Мы жили в шикарной восьмикомнатной квартире — правда, кроме нас там было еще шесть семей. Вместе с детьми — человек шестнадцать. Мы считались буржуями, так как имели аж две комнатки. Одним из наших соседей был художник Липкин — осатанелый ненавистник всего на свете, потому что его не признавали. Соседей Липкин тоже ненавидел и никого в свои «апартаменты» не пускал. Но мне, маленькому, однажды удалось туда прошмыгнуть. Через комнату Липкиных от двери к окну шел узенький проходик, у окна стоял мольберт, чуть левее стол с незамысловатой едой. За этим же столом размещалась жена Липкина, а к стене была прижата узенькая коечка, где они спали, очевидно, вдвоем. Все остальные 18 метров занимали плотные ряды пейзажей, которые никто не покупал и на выставки не брал. Липкин же только приговаривал: «Это будущее, мои картины оценят потомки!» Прошло уже 80 лет, но ни в Лувре, ни в коллекции Гуггенхайма я не видел работ Липкина...
Когда началась война, меня увезли в эвакуацию. А в 1943 году мы вернулись обратно и узнали, что Липкин умер. И тогда его жена, вздохнув, стала потихонечку разгребать для себя жизненное пространство — освобождаться от картин. Но помимо полотен, у Липкина была еще замечательная библиотека по живописи и искусствоведению. И однажды его жена прошествовала из своей комнаты к туалету с толстенной книгой «Художники итальянского Возрождения». Великолепно изданный альбом на тончайшей прелестной бумаге... А в нашем коммунальном сортире торчал большой гвоздь, на который для известной процедуры были нанизаны обрывки газет (вспомним название книги «Отрывки из обрывков»). Так вот, мадам сняла газеты и вбила гвоздь в «итальянцев». Теперь посетитель сортира мог полюбоваться работами итальянских мастеров. Например, изучить биографию Тинторетто, затем оторвать страничку, употребить ее и перейти к Боттичелли... К чему я вспомнил всю эту историю. А к тому, что моя новая книжка, вышедшая в издательстве «Азбука», годится только для чтения. И не потому, что я лучше Боттичелли, а потому, что напечатана она на плотной и качественной бумаге — какой у нас сейчас в стране в помине нет.
Александр Олешко: Александр Анатольевич Ширвиндт создал биографию не только свою собственную, но и огромному числу своих учеников и коллег. Кому-то подарил репризу, кому-то спектакль... А еще, оказывается, Александр Анатольевич имеет отношение к жанру песенному. Потому что первые две фразы песни «Падает снег на пляж», которую мы знаем в исполнении Андрея Миронова, придумал он. Теперь эту песню иногда исполняю я...
Именно Ширвиндт придумал блистательный эстрадный дуэт «Вероника Маврикиевна и Авдотья Никитична», а Владимиру Винокуру поставил потрясающий спектакль, ставший классикой эстрадного жанра. Огромное количество походя брошенных им фраз было подхвачено разными артистами, которые гастролировали и гастролируют с творческими встречами, выдавая шутки и репризы Ширвиндта за свои. Но я, когда рассказываю что-то из его историй, обязательно ссылаюсь, что услышал это от Александра Анатольевича.
Александр Ширвиндт: Помимо того, что Саша Олешко — любимый ученик, он еще и мой партнер по спектаклю «Где мы??!...», в котором я играю и сегодня. Олешко — единственный, кто на любую встречу со мной приходит не с пустыми руками. У меня много друзей и очень много учеников, но все они, как правило, приходят ни с чем — с этим же, правда, и уходят, но дело в другом. В том, что моя Наталья Николаевна уже привыкла к презентам Саши. Приходишь со спектакля, она спрашивает: «Что?» Я говорю, например: «Вот мед». Или: «Вот статуэтка!» А однажды то ли Олешко заболел, то ли забыл свой подарок дома, но на вопрос жены «Что?» я был вынужден ответить: «Ничего». «Как?!» — изумилась она.
Теперь что касается дуэта Вероники Маврикиевны и Авдотьи Никитичны... Персонажи списаны с моих бабушки Эмилии Наумовны и няньки Наташи. Эти дамы всю жизнь, на протяжении лет сорока, сидели вдвоем на кухне нашей коммуналки нос к носу и беседовали. Компромиссов не было ни по одному пункту, начиная, естественно, с национального вопроса и заканчивая вопросами веры. Наташка была очень религиозной. Дома она говорила, что мы идем на прогулку по Гоголевскому бульвару, а сама вела меня на службу в храм. В маленькой церквушке в переулках Старого Арбата я провел практически все детство — с младенчества до школы я оттуда не вылезал.
Теперь насчет песни «Падает снег на пляж». Мы с Андреем Мироновым были в городе София. Сатиричен театр Софии дружил с московским Театром сатиры. Мы обменивались спектаклями — приезжали друг к другу с выступлениями. И однажды нас с Андрюшей пригласили с творческим вечером. В чем он состоял? Сначала мы вдвоем воспроизводили маленький кусочек из «Женитьбы Фигаро». Я — граф Альмавива, Андрей — Фигаро. А дальше Миронов играл свои звездные роли: Хлестакова из «Ревизора» и Чацкого из «Горя от ума», а я подкидывал ему реплики. Передо мной стоял пюпитр с текстами, и я, молодой, красивый, нахальный, читал то за Анну Андреевну и Марью Антоновну, то за Софью. Андрей же, потея, крутился перед зрителями.
В благодарность за этот вечер болгарские друзья отправили нас с Мироновым на Солнечный Берег отдохнуть. Они, конечно, знали, что такое соцлагерь, но не догадывались, до какой степени это лагерь. Они и представить себе не могли, что у нас нет денег. Нам купили билеты, сняли номеришко в отеле. А все, что имелось у нас с Андреем на еду, — мелкие стотинки (болгарские разменные монеты. — Прим. ред.) — копейки в пересчете на наши деньги. У нас все было распределено. Мы выходили утром из гостиницы и шли к автоматам с кофе. Бросали несколько стотинок в автомат. В ответ он выплевывал стаканчик, потом лилось что-то типа кофе, падал микроскопический кусочек сахара и маленькая пластмассовая ложечка, а рядом высыпалась горсточка попкорна. Это был наш завтрак. Обедали и ужинали чем бог пошлет. В день отлета в Варну денег у нас оставалось на один стаканчик... Мы, исхудавшие, доползли до этого автомата. Андрей бросил монетки, и... струя кофе полилась в никуда. Стаканчики кончились! Мы, как в немой сцене из хорошо знакомого нам «Ревизора», наблюдали, как утекает наш завтрак. В довершение, как обухом по голове, выпала ложечка...