Каково это — жить с прозопагнозией (неспособностью распознавать лица)
Невролог Оливер Сакс рассказывает о прозопагнозии — расстройстве, лишающем человека способности распознавать лица, которому в значительной мере посвящена его новая книга «Глаз мозга» и которым страдает сам автор.
Прозопагнозия — удивительная вещь. Люди, которые ей не страдают, даже не понимают, какое это удивительное достижение человеческой природы — умение различать тысячи, а может быть, десятки тысяч лиц. Тот, кому это умение недоступно, превращается в «животное от социума». Не умея ориентироваться в бесконечной череде лиц, такой человек действует инстинктивно, используя все остальные доступные ему инструменты распознавания.
Я и сам не умею различать лица (моя прозопагнозия — генетического характера1). Вероятно, это и сделало меня довольно наблюдательным. У меня, например, отлично развито обоняние, и, хоть это и может показаться странным, я хорошо различаю людей по запаху. Есть и другие способы разобраться, кто есть кто — по голосу или манере одеваться. Но главное, я всегда пытаюсь запомнить, как мой собеседник двигается, как жестикулирует, очень внимательно слежу за его мимикой и манерой одеваться, и я крайне чуток к любым особенностям походки или жестов людей. Это называется кинетической мелодией, и у каждого человека она своя. Тут я не оригинален: описанные в моих книгах «Человек, который принял свою жену за шляпу» и «Антрополог на Марсе» пациенты с зрительной агнозией2 — профессор П. и пациентка Н. — тоже использовали для распознавания людей кинетическую мелодию.
Прозопагнозию вполне можно назвать распространенным заболеванием: мои коллеги в Гарварде держат связь более чем с 60 тыс. людей, у которых это расстройство было диагностировано. По оценкам врачей, прозопагнозией страдают до 2,5% людей на Земле. Но было бы неправильным считать меня человеком, который первым заговорил об этом вслух, просто я привлек к этому расстройству внимание. Раньше же неумение распознавать лица считали чудачеством.
Собственную прозопагнозию я диагностировал в возрасте 52 лет, в 1985 году. Я поехал в Австралию, навестить своего старшего брата, которого не видел более тридцати лет, и выяснил, что у него тоже есть проблемы с распознаванием лиц. Стало понятно, что это не может быть простым совпадением — у нас обоих, безусловно, наличествует генетическое заболевание. До этого момента я чувствовал в себе определенные странности, но связывал свою неспособность к распознаванию лиц с особенностями своего застенчивого характера и, отчасти, работы. Когда же мой брат, человек нисколько на меня не похожий, гораздо более напористый и общительный, признался в своем «недостатке», эта версия отпала.
Мне кажется, я считал себя совершенно нормальным ребенком, пока мне не исполнилось 12 лет. Тогда я сменил школу, учеников стало гораздо больше, незнакомых лиц, соответственно, тоже, и я как-то растерялся. Но то, что я до поры до времени считал себя обычным, хоть и несколько застенчивым учеником, не должно казаться вам странным. Ведь, например, Джон Дальтон3 узнал о своем заболевании довольно поздно, в 25 лет. Тогда же выяснилось, что дальтонизмом страдает и родной брат Дальтона. Эти двое видели цвета, цветы, и краски совершенно иначе, нежели другие. И им казалось, что именно их видение мира в красках — правильное, а ошибаются все остальные. Вероятно, моя прозопагнозия не казалась мне чем-то из ряда вон выходящим, однако способность остальных людей распознавать лица других стоит считать большей нормой, чем умение отличить красное от зеленого. Если ты с трудом узнаешь собственных одноклассников, тебе стоит признаться, что ты — другой. Но тогда я и не подозревал, что у меня есть проблемы медицинского характера.
Зато теперь многим понятно, почему, например, мне кажутся интересными пациенты с расстройствами кинетического характера4 — у меня нюх на распад кинетической мелодии, я крайне чувствителен к любым нарушениям подобного характера, и иногда я говорю своим коллегам: «Смотрите, у этого человека через два года разовьется болезнь Паркинсона». Я уже вижу его мельчайшие нарушения опорно-двигательного аппарата, которые незаметны глазу других. Мне интересны люди в необычных ситуациях: видящие мир в двух измерениях, страдающие кинетическими заболеваниями или расстройствами цветового восприятия. Для меня такое существование сравнимо с космическим полетом, с жизнью в обстановке нулевой или микрогравитации. Мне интересно, как человеческий организм реагирует на изменения — как внешние, так и внутренние.
Я до сих пор веду прием пациентов: мой офис расположен в 50 метрах от моего дома, так что у меня нет ни малейшей возможности заблудиться. Моя ассистентка Кейт Эдгар, работающая со мной уже 25 лет, прекрасно знает о том, что я не различаю лица. Она предложила мне отличную идею: она прикрепляет именные бирки к одежде пациентов и коллег. Эта система отлично работает, хотя со стороны выглядит несколько странно. Когда ко мне приходят гости, Кейт всегда говорит: «Не стоит спрашивать мистера Сакса, узнает ли он вас в лицо, потому что он обязательно ответит: «Нет». И она всегда советует мне вот что: «Не говорите людям о том, что вы их не узнаете. Лучше сразу признайтесь, что плохо распознаете лица».