В ожидании налоговых каникул
Государство превратилось в рантье, и вместо того, чтобы вкладывать деньги в промышленный капитал, занимается их изъятием и накоплением. Тогда как даже один квартал налоговых каникул по налогу на прибыль даст экономике триллион рублей. И этого будет достаточно, чтобы обеспечить требуемый рост инвестиций в основной капитал и резкое ускорение ВВП
Итоги 2019 года для бюджета наверняка будут прекрасными. Уже сейчас ясно, что профицит окажется не меньше, чем в 2018 году, когда он составил 2,6% ВВП, или три триллиона рублей. Но вот будет ли год столь же удачным для всей остальной экономики? Скорее нет. И в этом состоит огромный парадокс: для государства текущее состояние экономики оказывается из года в год все лучше, хозяйство приносит государству все больше доходов. При этом само хозяйство беднеет. Как это происходит?
Интересно, что Минфин объясняет прошлогодний профицит ростом цен на нефть. Но если оставить в стороне те доходы от нефти, которые по бюджетному правилу и так уходят в Фонд национального благосостояния, то получится, что реальные доходы федерального бюджета превысили план 2018 года на 500 млрд рублей и лишь 200 млрд из них дали нефтегазовые доходы, связанные с ростом цен. «Лишние» 300 млрд принесли нефтегазовые налоги и пошлины. В основном это результат роста поступлений НДС на товары, реализуемые на территории РФ, — за счет роста налоговой базы и улучшения администрирования. Кроме того, выросли поступления от налога на прибыль и ввозных таможенных пошлин из-за роста рублевой стоимости импорта. То есть эти «лишние» 300 млрд оплатили потребители и бизнес. При этом потратить в 2018 году Минфин ухитрился на 780 млрд рублей меньше, чем было предусмотрено в бюджете.
В 2019 году роста цен на нефть скорее всего не будет, поэтому будущий профицит практически полностью оплатят беднеющие домохозяйства и стагнирующий бизнес. Это будет однозначно вести к замедлению, если не к падению экономики, потому что вывод из делового оборота всех денег, до которых государство может дотянуться, год за годом откладывает возможность серьезного экономического роста.
Обещанные два процента
Первое выступление в Государственной думе главы ЦБ Эльвиры Набиуллиной после ее назначения на должность председателя Банка России в 2013 году было, без преувеличения, эпохальным — с тех пор уже шесть лет экономика в точности исполняет ее прогноз: «Вместо пяти-шести процентов роста новой нормой становится полтора-два процента. Замедление носит структурный характер. И связано оно с исчерпанием возможностей восстановительного роста… Тогда вопрос: за счет чего же должна расти экономика? Я убеждена, что за счет инвестиций. Но нам важны не просто объемные показатели инвестиций, а их сопряженность: первое — с ростом производительности труда, с технологической модернизацией и второе — с диверсификацией структуры экономики». Именно под эту задачу новое руководство ЦБ, в котором за денежно-кредитную политику стала отвечать доктор экономики Массачусетского технологического института и бывший член научного совета Московского центра Карнеги Ксения Юдаева, подвело и необходимость полностью отпустить курс рубля, и таргетирование инфляции на уровне 4–4,5% годовых.
Тогда же, в 2013 году, Ксения Юдаева выпустила научный доклад «New Normal для России», в котором добавляла: «Рост возможен в основном за счет перенаправления занятости на более эффективные рабочие места. Неэффективных рабочих мест в экономике много, и на неэффективных предприятиях, и, скажем, в сфере охраны, где очевидно занято слишком много народа. Но сможет ли экономика справиться с этим вызовом? Предыдущий раз перед страной он стоял в эпоху позднего СССР, и тогда экономика с этой задачей не справилась… Какие рекомендации можно было бы дать с точки зрения экономической политики? Во-первых, для создания эффективных рабочих мест нужны инвестиции. И инвестиционный климат».
Однако вопрос, откуда возьмутся инвестиции, ЦБ трактует весьма своеобразно для современной экономики: из собственных средств предприятий. То обстоятельство, что у предприятий не так уж много собственных средств и что деньги распределены в экономике неравномерно, ЦБ игнорирует. При этом кроме денежно-кредитной политики, нацеленной на сдерживание притока денег в экономику, в последние годы ужесточилась и налоговая политика. В итоге российские хозяйствующие субъекты попали в клещи: с одной стороны, предложение денег олигополизировано несколькими банковскими группами, преимущественно государственными, с другой — налоговая слаженно выжимает весь прирост свободной ликвидности.
Олигополия на деньги
Говоря о денежно-кредитной политике, не будем в очередной раз подчеркивать дороговизну кредитов (средневзвешенная стоимость рублевого кредита на срок более года — 10% годовых, но эта ставка недостижима для средних предприятий, не говоря уже о мелких). Сосредоточимся на банковском рынке. За последнее десятилетие он серьезно изменился: капитал еще больше сконцентрировался в небольшом количестве крупных банков. Если в 2010 году на долю пяти крупнейших кредитных организаций приходилось 47% активов, то теперь уже более 60%. Одновременно почти для всех, кроме Сбербанка, банковский бизнес перестал быть прибыльным. Доля убыточных банков колеблется в последние годы от 20 до 25% по численности, рентабельность капитала банков, исключая Сбер, также резко упала. Естественно, это тоже ведет к олигополизации банковского бизнеса. Ситуация усугубляется низкими темпами роста экономики — в таких условиях кредиты компаниям могут внешне выглядеть как благополучные, но на деле они постоянно рефинансируются. В условиях, когда рынок не растет, бизнесу сложно заработать и практически невозможно погасить кредит. Постепенно активы перетекают к банкам, те выставляют их на продажу, — но не от хорошей жизни. Действительно помочь банковскому сектору мог бы серьезный экономический рост: компании гасили бы кредиты из выросшей выручки, но пока об этом остается лишь мечтать. Институт экономики роста имени П. А. Столыпина перечисляет следующие проблемы текущей денежно-кредитной политики:
— низкая доступность кредитных средств из-за необоснованно высокой ключевой ставки для несырьевого сектора экономики, причем это нельзя компенсировать ни через специализированные каналы рефинансирования ЦБ, ни через государственные гарантии, ни через субсидии на покрытие процентной ставки;
— накопление критического объема невозвратной задолженности в банковской системе; — малоэффективность и недоинвестированность институтов развития;
— отсутствие полноценных механизмов рефинансирования ЦБ РФ беззалоговых кредитов в системе проектного и торгового финансирования;
— регуляторные требования в банковском и валютном законодательстве не позволяют работать банковским активам и ограничивают возможности привлечения инвестиций.
В итоге мы имеем финансовый сектор, который по объему и задачам не соответствует целям экономического роста, а инвестиции как в основные средства, так и в человеческий капитал снижаются. При этом банки стабильно размещают в ЦБ «лишние» 2,8–3,3 трлн рублей — так называемый структурный профицит ликвидности.
Олигополизация банковского бизнеса уже привела к тому, что «горлышко», через которое в экономику вливается заемный капитал, стало слишком узким. В этом номере есть кейс производителя лифтов КМЗ. Компания, имея контракты с государственными фондами капремонта, вынуждена обращаться к сверхдорогому факторинговому финансированию. Это нонсенс: серьезное производственное предприятие не может получить нормальное заемное финансирование, имея фактически госконтракт. При таком денежном голоде ни о каких инвестициях в капитал не может быть и речи. И, как нарочно, за тем, чтобы у компаний не становилось больше денег, бдительно следит налоговая политика.
Роста нет, а налоги есть
На прошлой неделе налоговая обескуражила сообщением, что уровень средней налоговой нагрузки на отрасли, за исключением ТЭК, в 2018 году составил 7,5%, немного снизившись относительно 2017 года (8%). Впрочем, уточнения позволили понять, что кроется за этой цифрой: чистые налоги, без пошлин и социальных взносов, «раскиданные» на выручку. Эксперты уверены, что такая цифра далека от реальности и не отражает реальную налоговую нагрузку на российские предприятия.
«Мы не можем согласиться с такой оценкой— как минимум потому, что методология расчета налоговой нагрузки, которую применяет ФНС, раскрывается только в общих чертах, — говорит Марина Авдиенкова, эксперт комитета “Деловой России” по налоговой и бюджетной политике. — А суть, как это зачастую бывает, скрывается в деталях. В частности, непонятно, учитываются ли при расчете средних показателей данные по крупнейшим налогоплательщикам, стратегическим предприятиям, организациям ОПК (в формате открытых данных ФНС по ним информацию не раскрывает); как именно рассчитывается показатель среднего значения; осуществляются ли корректировки по отраслям, по аналогии с Росстатом (если указанный компанией ОКВЭД не соответствует фактическому виду деятельности) и так далее». Впрочем, добавляет г-жа Авдиенкова, показатель нагрузки по всем отраслям экономики в среднем — это знание, которое вряд ли позволяет бизнесу делать какие-либо осмысленные выводы. Более полезно сопоставлять свою нагрузку с конкурентами и/или контрагентами в цепочке производства и реализации, то есть анализировать данные в разрезе отрасли и масштабов бизнеса. По подсчетам «Деловой России», в последние годы нагрузка менялась значительно и разнонаправленно для различных налогоплательщиков. Так, начиная с 2012–2013 года шестнадцать крупнейших холдингов смогли существенно снизить совокупную налоговую нагрузку группы путем формирования консолидированных групп налогоплательщиков (КГН) и зачета убытков одних участников группы против прибылей других. При этом у всей остальной экономики и у среднего бизнеса такой возможности не было. А с 2017 года было введено ограничение по объему зачета убытков прошлых лет (понесенных, например, в результате крупных инвестиций в новый проект). Это повысило налоговую нагрузку по налогу на прибыль и было распространено уже на все компании (и крупные, и небольшие). Плюс страховые взносы выросли у огромного числа компаний — за счет отмены в 2015 году предельной величины зарплаты для исчисления взносов в ФОМС.
Анастасия Алехнович, директор Института экономики роста имени П. А. Столыпина, напоминает об альтернативном показателе налоговой нагрузки, который рассчитывается Всемирным банком (Doing Business). Это показатель, учитывающий все налоги и взносы, которые введены правительством (на любом уровне — федеральном, региональном или местном) и влияют на отчеты о прибылях и убытках, плюс взносы, уплачиваемые работодателем в пенсионные и социальные фонды. «Полученная сумма уплаченных средств сопоставляется с чистой прибылью, и налоговая нагрузка в России равняется 46,3 процента от чистой прибыли предприятий, — говорит Анастасия Алехнович. — C 2013 по 2018 год Россия лишь незначительно улучшила свои позиции в рейтинге стран по налоговой нагрузке (на основе данных Doing Business): с 141-го до 133-го места (из 190 стран, где первое место — самая низкая налоговая нагрузка); тем не менее налоговая нагрузка в России по-прежнему существенно выше, чем в развивающихся и развитых странах».
Если посмотреть на нефтегазовые доходы консолидированного бюджета, то мы увидим значительное в масштабах экономики увеличение относительно ВВП — с 20,8% в 2010 году до 23,3% в 2018-м. Неудивительно, что, как сообщают в ФНС, «снижается зависимость роста налоговых поступлений от состояния экономики по сравнению с периодом максимальных цен на нефть в 2004–2008 годах». Естественно, если налоговая политика направлена на то, чтобы изымать все больше денег из экономики, налоговые поступления будут расти. Но вот вопрос: а зачем изымать все больше?
Слабость рантье
Согласно поправкам к федеральному бюджету на 2019–2021 годы, которые в конце мая правительство внесло в Госдуму, профицит федерального бюджета РФ в 2019 году составит 1,7% ВВП, или 1,881 трлн рублей.
Часть профицита расходуется: так, 107,5 млрд рублей из прошлогоднего профицита предполагалось направить на обеспечение сбалансированности бюджетов субъектов РФ; 8,9 млрд пойдет на увеличение оплаты труда в связи с повышением МРОТ, но это ничто в сравнении с колоссальными суммами профицита. В основном он имеет «нефтяное» происхождение, а значит, направляется в ФНБ, где инвестируется преимущественно в государственные облигации зарубежных стран, номинированные в долларах, евро и фунтах. То есть фактически к вывозу капитала из страны частным сектором (за которым кроется возврат кредитов зарубежным институтам и выплата дивидендов офшорным «материнским» структурам) Минфин добавляет вывоз капитала госсектором в виде вложений ФНБ в зарубежные активы. Это можно сравнить с поведением вкладчика, который живет на проценты: это удобно, но его капитал не растет, и уже в среднесрочной перспективе такой вкладчик проиграет.
Доходность ФНБ не раскрывается, но даже с учетом того, что в его портфеле есть префы ВТБ, РСХБ и Газпромбанка, вряд ли она превышает 1%, так как, скажем, доходность облигаций Германии и ряда других стран ЕС отрицательная либо практически равна нулю, а кроме того, в портфеле ФНБ есть невозвратный долг Украины. Правда, эта доходность в валюте.
В то же время доходность капитала, вложенного в средне-нормальное промышленное предприятие, при условии, что окупаемость таких инвестиций — десять лет (а в России, как правило, срок окупаемости меньше, если уж инвестиции начинаются), составляет 12%.
Можно возразить, что зато это 1% в валюте. Но, во-первых, это значит, что ФНБ выгодна девальвация, которая давно уже невыгодна ни домохозяйствам, ни бизнесу. Во-вторых, в среднесрочной перспективе без девальвационных скачков курс рубля слабеет примерно на 1–2% в год. То есть мы получаем рублевую доходность ФНБ в районе 3%. Ну и, наконец, это имело бы смысл, если бы мы могли в обозримом будущем рассчитывать на то, что эти доходы будут переведены в рубли и использованы внутри страны. Но, похоже, ФНБ и дальше будет инвестировать в зарубежные активы, как настаивают Минфин и Международный валютный фонд. По крайней мере, на днях МВФ рекомендовал российскому правительству «воздерживаться от квазибюджетных операций со средствами Фонда национального благосостояния и продолжать инвестировать их в качественные иностранные активы, чтобы сберечь ресурсы для будущих поколений и избежать процикличности». В этом случае никакого смысла для российской экономики в инвестициях ФНБ нет.
Замыкая национальный капитал на внешний мир, мы теряем ежегодно порядка 1–1,5% ВВП за счет разницы процентов, подсчитал «Эксперт» месяц назад (см. «Страна нищих капиталистов», №18–19 за этот год). Но это еще не все. Согласно исследованию Томаса Пикетти, изучавшего природу современного капитала, средняя текущая скорость прироста национального капитала составляет 4–6% в год. Этот прирост происходит отчасти за счет рентного дохода от активов, похожего на инвестиции ФНБ. Однако получается, что, во-первых, мы имеем скорость прироста как минимум вдвое ниже, чем в среднем по миру, а значит, мы относительно мира беднеем. А во-вторых, непонятно, почему мы игнорируем возможность инвестиций на родине в национальный капитал с доходностью в валюте как раз в размере 6–7%. Ведь очевидно, что это обрекает страну и в будущем оставаться нищей. У нас просто нет никакой возможности растить внутренний капитал.
Плохо инвестируют
Все то же самое касается экономии повышения НДС и ускоренного выжимания налогов из стагнирующей экономики. Зачем это все — куда будут потрачены эти деньги?
Уже в этом году начинается реализация нацпроектов, но вопросов они все еще вызывают немало. В целом паспорта федеральных нацпроектов разработаны, но теперь регионы готовят свои паспорта, конкретизирующие реализацию общегосударственных нацпроектов. На конец мая в регионы было переведено 20% годового финансирования, и не очень понятно, как они успеют эффективно освоить все 100% в этом году.
Ряд нацпроектов уже внушает опасения: например, один из важнейших — «Жилье и городская среда», предусматривающий возведение в год 120 млн кв. м жилья в 2024 году, — пока проседает. Так, в январе-апреле 2019 года в эксплуатацию введено 19,6 млн кв. м — почти на 3% меньше, чем за аналогичный период 2018 года. Глава Минстроя России Владимир Якушев уже предупредил, что ввод жилья отстает от показателей, заложенных в паспорт нацпроекта, а переход на проектное финансирование с 1 июля 2019 года также может оказать негативный кратковременный эффект на показатели ввода.
Многие меры, заложенные в нацпроектах, о которых правительство отчиталось в мае перед президентом, суть те же, которые и так реализовывались в последние годы. Например, в рамках нацпроекта «Демография» за четыре месяца 2019 года было выдано более 201 тыс. сертификатов на материнский капитал, а 288 тыс. семей смогли распорядиться ранее выданным материнским капиталом — понятно, что это произошло бы и без нацпроекта.
Это косвенно подтверждают и расчеты Счетной палаты. На заседании Совета при президенте РФ по стратегическому развитию, прошедшему в начале мая, замглавы Счетной палаты Вера Чистова предупредила: количество денег в конечном счете не увеличилось. Хотя финансовые ресурсы на реализацию нацпроектов выросли, дотации на сбалансированность по многим субъектам уменьшаются. «И, таким образом, общий финансовый ресурс практически не увеличивается, а доля, где губернатор самостоятельно может распоряжаться ресурсами (это дотации на сбалансированность), сужается», — предупредила замглавы Счетной палаты.
В Минфине уверяют, что из 25,7 трлн рублей, которые потребуются на нацпроекты, только 4 трлн были «перераспределены», остальные как раз получены за счет повышения НДС, заимствований, а также благодаря «ряду других решений». Но нацпроекты по факту еще не начались, первое время они явно будут идти по инерции, за счет «перераспределенных», то есть и так заложенных в бюджете средств, — зачем было поднимать НДС? Куда торопился Минфин?
Очевидно, что речь идет о создании денег для крупных государственных и квазигосударственных инвестиций. Однако, во-первых, если уж нацпроекты не готовы, то можно было и с повышением НДС подождать. Глядишь, экономика сама бы «раскочегарилась» и нацпроекты легли бы на лучшую экономическую почву. Во-вторых, широко известно, что эффективность госинвестиций ниже, чем частных. И в России тоже. Об этом свидетельствует, например, коэффициент Джеймса Тобина (более известный публике как отношение капитализации к балансовой стоимости активов), показывающий, насколько эффективно разные компании используют капитал. Так вот, коэффициент Тобина для большинства торгуемых российских госкомпаний — «Интер РАО», «Газпрома», «Газпром нефти», «Россетей» — ниже единицы. А для частных — «Яндекса», «Норникеля», «Северстали», «НоваТЭКа» — заметно выше (см. «Страна нищих капиталистов», № 18–19 за этот год). Поэтому создавать баланс инвестиций в пользу госсектора, — а именно к этому ведет и банковская, и налоговая политика — опасно для экономики. Мы и здесь занижаем свои возможности наращивания капитала, питаясь непонятными иллюзиями.
Экономика на такую несогласованность уже реагирует: инвестиции в основной капитал замедляются. Так, в первом квартале 2019 года инвестиции в основной капитал выросли всего на 0,5% год к году, тогда как цель на этот год — 3,1% год к году. Почему так? Потому что рыночным агентам негде взять деньги, а государство тормозит с нацпроектами.
Еще зимой ИНП РАН давал оценку, что для достижения экономического роста выше 3% инвестиции в основной капитал должны быть даже не 25, а 26– 27% ВВП. Это намного больше текущих 20,6% (примерно 21 трлн рублей). И это означает, что, по очень грубым прикидкам, нам нужен как минимум триллион рублей дополнительных вложений уже в 2019 году. Откуда их взять? Ответ лежит на поверхности: не надо их забирать. В 2018 году консолидированный (вместе с внебюджетными фондами) бюджет получил от предприятий и граждан 24,2 трлн рублей налогов и взносов. Из них 4,1 трлн рублей налога на прибыль организаций. Это значит, что даже один квартал налоговых каникул по налогу на прибыль оставит предприятиям тот самый триллион рублей, полгода налоговых каникул — два триллиона. Понятно, что не все они будут инвестированы в основной капитал, но экономика вздохнет намного свободнее. А мы уже так по этому соскучились.
«Нужно 50 триллионов дополнительных инвестиций»
Владимир Гамза, председатель совета Торгово-промышленной палаты России по финансово-промышленной политике, президент инвестиционно-консалтинговой группы ЮФК, полагает, что нынешнее правительство не доверяет самому себе и поэтому не вкладывает деньги в нашу экономику. Тогда как кратное увеличение инвестиций поможет достичь цели увеличения объема ВВП в полтора раза за шесть лет.
— Владимир Андреевич, объем ФНБ на конец 2018 года составил 4 триллиона рублей, а дальше будет увеличиваться на 4 триллиона в 2019-м, на 3,5 в 2020-м и так далее, до 12 процентов ВВП к 2021 году. Означает ли это вывод капитала из российской экономики?
— Конечно. Классический вывод капитала. А что же это еще? Что делает власть? Накапливает сбережения в виде Фонда национального благосостояния (так красиво называется, как будто он развивает национальное благосостояние) — это обычный суверенный резервный фонд правительства, то есть это сбережения, которые правительство изымает из экономики и вкладывает в качестве инвестиций в иностранную экономику. При том уровне инвестиций, который у нас сейчас, 17 процентов ВВП, и при условии падения реальных инвестиций на 0,4 процентного пункта ВВП за 2018 год это просто удивительно. У нас государство изымает из экономики в виде всех видов обязательных платежей около 40 процентов ВВП. Китай изымает из экономики 21 процент, и даже американцы изымают 32 процента. Ну откуда возьмется капитал? Это какое-то запредельное стремление к созданию резервов.
— У сторонников Минфина есть аргумент: государственные инвестиции неэффективны, а поэтому средства лучше не разбазаривать, а накапливать.
— Я полностью согласен в том, что государственные инвестиции малоэффективны. Поэтому надо оставить в экономике эти деньги. Если государству служит несколько миллионов человек, то в экономике работают десятки миллионов, которые в совокупности уж точно более эффективно используют эти деньги. Но если вы уже собрали определенные сбережения — вложите их не в иностранную экономику, а в нашу. Это ненормально, когда государство не доверяет своей собственной экономике, не доверяет даже госкорпорациям. Предоставьте эти инвестиции госкорпорациям, крупнейшим промышленным предприятиям в качестве кредитов, временных вложений в капитал, для лизинга самых современных иностранных технологий комплектного оборудования. Это не разбазаривание — это эффективные вложения, возвратные инвестиции.
— Чего можно ожидать от нацпроектов для экономического роста?
— Совершенно понятно, что нацпроекты, в которые вложат 26–27 триллионов рублей, окажут положительное влияние на экономику. Это достаточно большие инвестиции. Но для того, чтобы выполнить указ президента, нам надо в течение шести лет добавить инвестиций около 50 триллионов рублей. Эти деньги нужны, чтобы задачи, которые поставил в своем указе президент, были достигнуты. Не нацпроекты — речь идет не только о них. Речь идет об общем развитии экономики. Президент же поставил задачу увеличить ВВП практически в полтора раза за эти шесть лет. Для этого нужно, чтобы только дополнительные инвестиции за шесть лет составили около 50 триллионов рублей.
— А откуда могли бы появиться эти 50 триллионов?
— Вы знаете, сколько у нас денег в государстве? Свободных денег, кеш-позиций? Кеш-позиции — это деньги, которые можно использовать для инвестиций. Если сложить золотовалютные резервы, остатки средств государства, так называемого расширенного правительства, в Центральном банке, остатки средств кредитных организаций в Центральном банке, свободные средства на счетах в кредитных организациях — наличные в рублях и в валюте у населения и предпринимателей, то вы получите примерно 120 триллионов рублей. Проблема лишь в том, что они не идут в инвестиции. У этой проблемы есть три аспекта. Первый аспект: у нас нет доверия к государству. Второе — в 1990-годы сложился огромный объем теневой экономики и теневого капитала, который продолжает крутиться. Люди боятся выйти из тени, потому что им зададут вопрос: «А где вы взяли этот капитал?» Для наших олигархов, которые вывели капитал за рубеж, создали все инструменты для возврата и амнистии капитала, а вот для внутренних предпринимателей почему-то такого нет. Нужна безусловная амнистия для всех предпринимателей за прошлые годы. Ну и последнее из того, что нужно было бы сделать государству, — создать эффективный трансмиссионный механизм превращения сбережений в инвестиции. Продумать, как из различных секторов эти свободные огромные ресурсы можно было бы привлечь в экономику. И тогда инвестиции польются широким потоком. Этих базовых сбережений, 120 триллионов, более чем достаточно, чтобы выполнить и даже перевыполнить указ президента, может быть, даже досрочно — в течение пяти лет, а не шести. Это вполне реально при одном условии: если власть будет этим денно и нощно заниматься, будет понимать, что надо делать, и будет это реально делать, а не писать бумажки, устанавливать разные KPI.
— Все как раз и ждали, что такие конкретные цели будут в нацпроектах…
— А там все цели по деньгам: «освоить!» Мы, к сожалению, не в штуках занимаемся управлением экономикой, а в деньгах. А это неправильно — в штуках у нас все очень плохо. Мы в штуках очень много потеряли даже по сравнению с последним советским периодом — и в заводах, и в станках, и в самолетах и так далее. Вот теперь снова надо начать управлять экономикой реально, то есть в штуках, тогда все будет хорошо. Найдутся инвестиции, и найдутся специалисты, и найдутся технологии, и все быстро сообразят, где эти технологии взять.
ТАСС, Игорь Шапошников
Хочешь стать одним из более 100 000 пользователей, кто регулярно использует kiozk для получения новых знаний?
Не упусти главного с нашим telegram-каналом: https://kiozk.ru/s/voyrl