«Час за часом в прямом эфире»: трагедия 11 сентября глазами директора CBS News Эрика Шапиро
Трагедия 11 сентября застала директора новостного отдела телеканала CBS Эрика Шапиро на смотровом столе у хирурга — ему предстояла операция по удалению грыжи. Спустя 20 минут после сообщения о теракте Шапиро был уже в офисе и готовил к выпуску первый сюжет. В интервью Esquire журналист вспоминает свой рабочий день и сравнивает его с днем убийства Джона Кеннеди, когда он — тогда еще простой разносчик почты, — впервые оказался в настоящем ньюсруме.
Во время сегмента, посвященного шестидесятилетнему юбилею журнала «Гурмэ», редактор Занн Стюарт поучаствовала в «Раннем шоу» на CBS, чтобы рассказать о традиционной американской кухне. «Почему кому-то вообще пришло в голову основать журнал в 1941 году? – спросил ее Брайант Гамбл для затравки. – Казалось бы, европейцам было не до кулинарии». В 8:46 они ушли на рекламную паузу: Вупи Голдберг втюхивала выпечку от Entenmann’s; счастливое семейство угощалось бейглами от Thomas’s Bagels; прошла реклама реалити-шоу «Удивительная гонка». В 8:49 они вернулись с сегментом про «Неделю желаний», проиллюстрированным графикой в диснеевском стиле, – то был последний пережиток девяностых. А потом, в 8:52, на экране появилась заставка «Специального репортажа CBS News», и в эфир вернулся Брайант Гамбл. Вскоре он уже беседовал с официантом из ресторана в Сохо о самолете, только что пролетевшем у того над головой и врезавшемся в Центр международной торговли.
На размещенной в ютюбе видеозаписи выпуска можно заметить, что за мгновение до того, как в эфире зазвучал голос очевидца, на экране мелькнули кадры чего-то похожего на рекламный ролик. Создается впечатление, что сбой произошел по вине сотрудника аппаратной, нажавшего не на ту кнопку, ведь в те минуты отдел новостей, несомненно, превратился в сумасшедший дом. На самом же деле, несмотря на заставку, группа чрезвычайных происшествий еще не добралась до места событий. В то утро директор «Вечерних новостей» и чрезвычайных происшествий Эрик Шапиро готовился к операции по удалению грыжи во врачебном кабинете. У него запищал пейджер, он сказал врачу, что ему нужно узнать, в чем дело, а часам к десяти утра уже сидел в кресле директора, разбираясь с живыми аудио- и видеорепортажами, распоряжениями продюсеров и откликами из студии под крики и всхлипы своих коллег: на их глазах разворачивалась самая крупная и страшная новость поколения.
Их задачей было собрать из всего этого единый сюжет и продемонстрировать его зрителям в режиме реального времени, чем они и занимались следующие шестнадцать часов. Без рекламы и – в случае Шапиро – почти без отлучек в уборную. Директор, ответственный за прямую трансляцию новостей, должен своевременно, на лету ставить звуковые и видеоматериалы на соответствующие дорожки, чтобы создать из них сюжет и картинку. Без Шапиро новостной отдел не протянул бы дольше нескольких минут. В тот день, хотя редакторские решения принимала растущая за его спиной толпа продюсеров, именно Шапиро давал ролики в эфир. В такие дни, как 11 сентября 2001 года, его работа обретала глубокое моральное и историческое значение. Кроме того, она приводила к тяжелейшей сенсорной перегрузке: к новостному директору стекалось огромное количество беспрецедентных, невообразимых материалов.
Двадцать лет спустя мы связались с вышедшим на пенсию Шапиро, чтобы расспросить его о том, каково было делать новости 11 сентября.
Esquire: Что в первую очередь приходит вам на ум, когда вы вспоминаете тот день?
Эрик Шапиро: Меня в буквальном смысле застигли со спущенными штанами. Я лежал на смотровом столе в кабинете своего хирурга. Через пару недель мне предстояло перенести операцию по удалению грыжи. Я записался на прием в такую рань, потому что обычно старался приезжать на работу не позже окончания утренней программы. Это нужно на случай, если стрясется что-то из ряда вон выходящее, какая-то сенсация, – мы должны обеспечить корректное освещение событий. Поэтому было, наверное, пятнадцать или, может, тридцать минут десятого. И вот я буквально лежу у него на столе, а мои штаны висят за дверью. В те дни мобильников у нас не было, а были пейджеры. И тут мой пейджер вдруг начинает разрываться: один раз пискнул, второй, и в конце концов я говорю врачу: «Мне необходимо взглянуть, что случилось». На дорогу до офиса у меня ушло двадцать минут. Когда я приехал в офис, люди только начинали осознавать, что происходит. Наверное, ярче всего вспоминается, каких невероятных усилий и тревог нам стоило войти в курс дела. Обычно перед важными сюжетами и событиями, например, перед вечерами выборов и разнообразными съездами, у нас есть несколько недель на подготовку. Мы точно знаем, как расположим камеры, кем будут наши репортеры, каким образом мы будем подавать историю. Но когда такая сенсация разражается настолько быстро, без всякого предупреждения, приходится не только освещать ее в режиме реального времени, но и форсировать сам процесс: назначать выездные группы, отправлять их на место событий, заказывать спутниковую связь.
Во-вторых, вспоминается, каких огромных трудов нам все это стоило. Мы вышли в эфир, кажется, часов в десять, после утренней программы. Я сидел в том директорском кресле, в той аппаратной, с десяти утра до двух часов ночи, без единой рекламы, без перерывов, без ничего. Мы не останавливались весь эфирный день. Помню, сначала в аппаратной царил настоящий бедлам, но со временем все немного устаканилось.