Тело рядышком лежит
Игорь Гулин о том, что стало с Дмитрием Александровичем Приговым после смерти.
5 ноября Дмитрию Александровичу Пригову исполняется 80 лет. За годы, прошедшие с его смерти, он окончательно превратился из нонконформиста в классика, но как обращаться с его грандиозным наследием до сих пор не очень понятно.
За последние 10 лет прошли две большие художественные ретроспективы Д.А. Пригова — в Эрмитаже и Третьяковке, вышло огромное избранное (пять томов, примерно по тысяче страниц каждый) и еще одно собрание поменьше, несколько посвященных ему монографий, сборников статей и воспоминаний. Ни к кому из умерших в новом веке деятелей русской культуры не было столько внимания. Пригов окончательно признан большим классиком. Ничего неожиданного здесь нет, хотя недавно все было совсем по-другому.
В 1990‑х и 2000‑х Дмитрий Александрович проницал собой все культурное пространство. Для поэтов и художников помоложе он был источником вдохновения и угрозы — тем, чьего благословения искали и из-под чьей тени изо всех сил хотели выйти. Его можно было страстно любить, считать последним доказательством того, что русская литература еще способна на настоящий размах, столь же страстно ненавидеть (у бывшего его товарища по концептуализму Всеволода Некрасова было словечко «пригота» для обозначения всего убожества современной культуры), можно было ценить избирательно, но его невозможно было не учитывать. Так было до самой его смерти в 2007 году. С тех пор это могущество постепенно выветривалось и к началу нового десятилетия, кажется, выветрилось. Пригов стал фигурой канона — то есть прошлого. Присутствие больше не ощущается, остались память и наследие. Что делать с тем и другим — два немного разных вопроса.
Начать можно с памяти — кого именно помнить. Кем был Пригов, сказать невозможно, потому что прежде всего он был протеем, мастером ускользания или, как он сам говорил, мерцания. Можно выбрать своего Пригова и одновременно нельзя, потому что остается все остальное. Тонкий и умный лирик; доступный поэт-иронист; автор трудных текстов для интеллектуалов; величественный графоман, писавший тонны «плохих» стихов и ниспровергавший культ литературного качества; бескомпромиссный циник и трикстер, разоблачающий все, что только может быть святого; художник, одержимый метафизическими вопросами; прямолинейный либеральный публицист; радикальный перформер, крестный отец группы «Война»; шоумен, авангардист из телевизора и мастер гона; мыслитель, исследующий границы человеческого. Наконец, был тот, кем он сам представлял себя,— человек-проект Дмитрий Александрович Пригов: сверхавтор, меняющий личины, опустошающий дискурсы, берущий власть