«Для чего вы снова нас сюда вызываете?»
Константин Селин о своем фильме «Живой» и памяти о войне
В ограниченном прокате идет «Живой» Константина Селина, документальный фильм о создании масштабной инсталляции «Пропавшие в кинохронике» в павильоне «Ленфильма», посвященной Второй мировой войне, и ее авторе — поисковике Дмитрии Поштаренко. «Живой» снят фондом «Пример интонации» Александра Сокурова, который выступил художественным руководителем фильма, в прошлом году картина собрала множество призов на российских фестивалях, а также была удостоена премии «Лавр» и премии имени Дзиги Вертова как лучший документальный фильм года. Об одержимости прошлым, о яме на Невском пятачке и оживших скульптурах Константин Селин рассказал Константину Шавловскому.
Как вы встретились со своим героем?
Я иногда сотрудничаю с разными изданиями, однажды получил задание снять сюжет про военно-патриотическую экспозицию в Ленобласти. Скажу честно, что не очень люблю посещать такие места, мне совсем не близка вся эта милитаристская тематика, которая в нашей стране очень сильно отдает политической конъюнктурой. Когда я приехал туда с камерой, то увидел ровно то, что и ожидал: траншеи, окопы, да еще и скульптуры военных в натуральную величину. Выглядело жутковато. А мне же надо было снять что-то человеческое. И тут я увидел парня, который как-то странно смотрел на этих кукол, поправлял им головные уборы, заглядывал им в глаза — в этом было что-то особенное. Выяснилось, что он и есть автор всей экспозиции. Мы с ним ровесники почти, он 1990-го, а я 1989-го, и я тогда еще подумал: молодой парень же, зачем ему это все? С тех пор мы подружились. Я сразу почувствовал, что между ним и тем, что он делает, есть какая-то напряженность, какая-то загадка, которая меняла волновала. И я стал время от времени его снимать. Приезжал к нему, когда он строил на «Севкабеле» большую панораму «Дорога через войну», визуально это все было очень интересно, как они там собирают этих кукол по частям. Я снимал, но не знал, что с этим делать. И все время Диме так и говорил: знаешь, я бы хотел сделать кино с тобой, но только не знаю пока про что.
А в какой момент вы поняли, какой фильм снимаете?
Когда он взял меня с собой на раскопки на Невский пятачок. До этого я никогда не видел, как работают поисковики. Мы приехали, а там уже вырыта траншея и уже нашли «столько-то целых, столько-то по частям». Это значит, что нашли останки немецких и советских солдат — кости там все перемешаны в этой рыжей глине. И я очутился в этой яме. Стою там с камерой, снимаю Диму и других ребят и думаю: а что вообще происходит? Где я нахожусь? Потом я снял, как они нашли медальон,— эти кадры есть в самом начале фильма,— и у этих безымянных костей вдруг появилось имя, за которым выросла чья-то судьба. И я понял, что могу и должен передать на экране не тот патриотический угар, которым наполнены государственные праздники и военные музеи, а вот это чувство, когда ты видишь, как из земли вырастает история без вести пропавшего человека, оказавшегося в воронке огромной катастрофы. Показать, как этот человек оказался брошен современниками, как он на самом деле никому не нужен и сейчас, кроме горстки энтузиастов, стоящих со мной в этой яме. И как эти ребята, мои ровесники, возвращают его к жизни, по его образу и подобию делая из него скульптуру для экспозиции, с благими намерениями совершенно, и чем они оборачиваются? Что это за действие такое, какой религии это принадлежит? Как это воспринимать? И что я могу сделать для тех, кто остался бы лежать забытым в этой сырой земле? Вот когда у меня появились эти вопросы, я и почувствовал, в каком направлении следует двигаться.