Держи крепче
Линор Горалик — о главных ценностях уходящего года и о том, как нам жить дальше.
Держишь чашку, дергаешь неловко рукой, потому что телефон зазвонил или кошка вдруг приластилась к тебе круглой теплою головою, — и вдруг, глядя на разлетевшиеся по кухне осколки, в одну секунду все поймешь про уходящий год — и про этот новый, непонятный, наступающий тоже неожиданно для себя все поймешь. Подождите, да как же так — только что была целая, твердая, надежная чашка! Почему же ее теперь нет, как это произошло? Мы не были готовы, мы привыкли к этой чашке, мы ее, можно сказать, даже не замечали, если сейчас закрыть глаза, мы даже не вспомним, что на ней было нарисовано, — и вдруг ее нет. Извините, но это поразительно, и тем поразительнее, что мы, конечно, знали: чашки иногда бьются. Мы же умные люди, нам не пять лет. Чашки бьются, люди болеют, пандемии случаются, кризисы бывают, мир иногда сходит с ума. Чашки хрупкие, мир хрупкий. Но ведь только что это была целая чашка! И был наш цельный, надежный, понятный мир! Остановите это все, мы так не договаривались, верните нашу чашку на место. Сдвиньте время назад буквально на секунду, ну что вам стоит? Только что же был 2019 год, у нас были такие планы, такие надежные, твердые планы. Мы ничего не понимаем.
Потому что одно дело — знать, что мир хрупкий, а другое дело — шмяк, дзынь, оп‑па. О, 2020 год, хрупкость всего вокруг оказалась главным твоим свойством, memento fragilitas («помни о хрупкости») — вот главное, чему ты нас научил. Такими хрупкими оказались физические наши тела: носишь маску, моешь руки, принимаешь доставки строго бесконтактно, просыпаешься с 39,8 — и кошкин лоток не пахнет вообще ничем, ну как так? Такими хрупкими оказались железные наши привычки: неужели может быть так, что никак не пойти работать в кафе?! — да, может; неужели может быть так, что воскресный шопинг, любимая наша рутина, творческий, в сущности, процесс, просто не существует больше? Такой хрупкой оказалась транспортная паутина, делавшая наш огромный мир большой деревенькой: подождите, только что было три часа лета до Рима, что же случилось? — двадцатый