«Салюты на той стороне»: подростковая драма на фоне катастрофы
В издательстве «Альпина.Проза» выходит роман Александры Шалашовой «Салюты на той стороне». Его герои — пациенты и воспитатели санатория для детей с нарушениями зрения, стоящего у реки. С противоположного берега доносятся звуки взрывов и долетают новости о перестрелках, мародерах и перебоях с продовольствием. Пытаясь выжить в разрушающемся мире, подростки создают собственную неформальную иерархию, основанную на насилии.
Ленка бежит с обеда, резко открывает дверь, прыгает на свою кровать, кажется, только несколько секунд спустя замечает нас. Смущается, садится, юбку поправляет, бормочет — ой, не знала, простите, не видела, что вы тут, но, если говорить откровенно, тебя тут, Кротик, и не должно быть, потому что тут вообще-то девочки живут и кто знает, в каком виде ходят…
— Заткнись, — бросает Крот, и только тут Ленка замечает, замирает.
— Только не ори.
— Бог ты мой, Кнопка…
— Не ори, просила же.
Ленка зачем-то подходит к шкафу, долго роется, отбрасывает шмотки, кидает на пол мыло — дурочка, зачем-то все вместе хранит в шкафу, одежду и всякие лосьоны, гели для душа, поэтому ее топики все время пахнут какой-то дрянью, смешивающейся с приторными цветочными духами.
— Вот. — Ленка держит в руках розовую рубашку с длинным рукавом.
— Это что еще?
— Надень, у тебя на блузке кровь.
Старается не смотреть на меня, но это ее единственная вещь с длинным рукавом, и она стоит, протягивает.
Расстегиваюсь при Кроте, он глаза отводит, точно не видел ни разу девчонки. Не глядя на блузку, засовываю в тумбочку комком, потом постираю. Или не постираю, выброшу, чтобы не вспоминать. Но тогда джинсы тоже нужно, им досталось, но они любимые, синие, хорошие.
— Надо сказать Алевтине, Кнопка. Серьезно, надо. Это уже не шуточки.
— Я не хочу никому говорить.
— И не говори. Я скажу. Ты вообще больна, тебе, может, врач нужен.
— Здорова, — спускаю ноги с кровати, переодеваюсь. Рубашка Ленки неприятно тесная в груди — господи, и зачем же быть такой худой?
— Теперь все худыми станем.
Ленка не злится, терпит меня.
— Кстати, а что было на обед?
— Не знаю, какая-то морковь.
— Морковь?
— Ну да. И макароны.
И только тут я почувствовала резь в желудке, и так захотелось морковки с макаронами.
— Может, там еще осталось? — говорю с надеждой, Ленка плечами пожимает, думает — и как я сейчас о еде думать могу.
— Я сейчас принесу. — Крот поднимается, бросает на меня странный взгляд. — Там наверняка твоя порция где-нибудь стоит, подожди. Они обычно ждут, не убирают сразу.
— Так не дают же выносить из столовой, ты чего, — говорю, но Крот не слушает, исчезает за дверью, неслышно прикрывает.
Ленка смотрит внимательно, слизывает с губ блеск — и когда только успела накраситься, если с обеда шла? — оглядывает, да и мне непривычно в розовой хлопковой рубашке с синтетической нитью, в которой словно бы слишком большая грудь, вот Крот и смотрел.
И он тоже.
Хотя придумал себе дело, за моей порцией пошел, но на самом-то деле тоже смотрел на грудь.
— Скажи, что ты это только что придумала, — просит Ленка.
— Ага. И блузку сама себе ногтями разодрала.
— Я видела. — Она отворачивается. — Слушай, я не думаю, что Кротик что-нибудь в столовке найдет. Надеюсь, он сообразит хотя бы спереть хлеб.