Отравленная жвачка, сатанисты и группы смерти
Почему люди придумывают страшные истории и верят в них
Кто в детстве не любил слушать или рассказывать страшилки? Оказывается, страшные истории — не просто детские глупости, а особый вид фольклора, который ученые называют городскими легендами. Анна Кирзюк, научный сотрудник Лаборатории теоретической фольклористики Школы актуальных гуманитарных исследований (ШАГИ) РАНХиГС, рассказала корреспонденту «РР», как современные городские легенды могут вызвать массовую панику и тем самым стать реальностью.
Мемы — это фольклор
Вы занимаетесь современным фольклором. А он точно существует?
Фольклор никуда не исчез и вряд ли когда-нибудь исчезнет, потому что выполняет важные функции. Например, помогает выражать эмоции и мысли в очень простой и доступной форме. Самая известная, наверное, форма современного фольклора — шутки, анекдоты, демотиваторы, которыми заполнены социальные сети.
Почему это так популярно?
Человеку не нужно долго формулировать собственную мысль — он может просто перепостить уже готовую шутку. Ему это будет стоить меньше усилий, а шутка скорее привлечет большее внимание френдов и подписчиков, чем серьезное рассуждение. Иногда фольклор помогает скрыть свою личность, ведь он по определению анонимен. И если некто прижмет нас к стенке и спросит, например, письма счастья. Типа «Отправь это письмо десятерым людям, и будет тебе счастье, а не отправишь — твоя мама умрет. Вот девочка Катя из Нового Уренгоя отправила, а потом нашла на дороге миллион, а девочка Лена из Нижневартовска не отправила, и ее бабушка умерла в страшных мучениях».
Еще одна очень актуальная форма современного фольклора — городские легенды. Их пользователи интернета часто получают в родительских чатах и видят в своих новостных лентах в виде сообщений о какой-то угрозе. Часто такое сообщение сопровождается призывом сделать «максимальный репост» и «предупредить своих близких».
Убедить любой ценой
Что такое городские легенды?
В самом общем смысле городская легенда — это рассказ, мифологический по своему содержанию, который выдается за правдивую историю, за описание реальных событий. Во время Олимпиады 1980 года в Москве рассказывали много историй про иностранцев, которые будто бы угощают советских детей отравленными жвачками. Например, в одной такой истории утверждалось, что некий мальчик получил от иностранца американскую жвачку, отдал своей маме-химику. Та проверила угощение в лаборатории и обнаружила в нем яд. В этой легенде и лаборатория, и мама-химик нужны для того, чтобы подтвердить достоверность рассказа, убедить аудиторию в том, что он правдив. В действительности он состоит из довольно архаичных представлений об опасных чужаках, которые наносят вред нашим детям, и очень старого фольклорного сюжета об «опасном даре» (все мы помним сказку, где наливное яблочко оказывается отравленным). К мифологическому содержанию добавляется отсылка «к научному источнику», чтобы придать истории убедительность.
Рассказчику важно, чтобы в легенду поверили?
Установка на достоверность — важное свойство городской легенды: рассказчик всегда стремится убедить аудиторию в правдивости своей истории. Она для того и рассказывается в родительском чате, репостится в социальной сети, публикуется в СМИ, чтобы в нее поверили. Рассказчики ссылаются на свидетельства знакомых и родственников — сына маминой подруги или, допустим, сестру зятя. Или на официальные источники — например, на сообщения из МВД.
А если этого оказывается недостаточно, то человек, заинтересованный в распространении легенды, может прибегнуть к более сильному средству — имитации «голоса власти». Например, в октябре 2017 года чиновник из одного подмосковного города был так сильно обеспокоен историей о том, что драгдилеры якобы раздают детям жвачку с наркотиками (современный вариант легенды о жвачке и опасных чужаках), что разместил эту информацию на официальном бланке, снабдил всеми полагающимися печатями и сослался при этом на несуществующее письмо от главного управления МВД.
Этот случай далеко не уникален. В 90-е годы в Канаде ходила легенда о том, что из Венесуэлы приходят партии бананов, содержащие кровь ВИЧ-инфицированных. Некий человек — видимо, так же обеспокоенный этой историей, как подмосковный чиновник, — создал имитацию официального документа. Он напечатал историю об опасных бананах на бланке университета Оттавы с подписью научного сотрудника этого университета. Этот документ был призван убедить всех, что история правдива, а покупать венесуэльские бананы действительно опасно.
Существует и еще более радикальный способ сделать историю достоверней. В 2016 году была очень популярна легенда о так называемых «группах смерти», где некие «кураторы» будто бы доводят подростков до суицида. В разгар паники по этому поводу на «Первом канале» прошла серия передач, где выступали главные распространители этой истории — группа родителей из движения «Спасение детей от киберпреступлений». В одной из передач они показали зрителям бланк документа под названием «Договор купли-продажи души». Таким образом они пытались убедить аудиторию «Первого канала» в том, что «кураторы» получают деньги за каждую душу доведенного до самоубийства ребенка от неких «сатанистов», а потому кровно заинтересованы в том, чтобы убить как можно большее число детей.
Почему пропала бабушка
Почему легенды возникают, зачем их рассказывают?
По этому поводу среди исследователей существуют два мнения. Объяснение первое: легенда помогает обществу проговорить смутные и неявные страхи. Людей что-то тревожит, но они не могут четко сформулировать и понять, что именно. Тут-то и появляется городская легенда, которая помогает эту тревогу выразить. В сельской Америке в 1980-1990-е годы были очень распространены легенды о сатанистах, которые будто бы совершают кровавые ритуалы, умерщвляют животных, похищают детей с целью ритуальных убийств. Все эти истории вызвали настоящую панику. Американский социолог Джеффри Виктор подробно все это изучил и пришел к выводу: эти легенды особенно активно распространяются среди людей, которые в данный момент находятся в сложной социальноэкономической ситуации. Как правило, это «синие воротнички», живущие в регионах, где закрываются предприятия. Они находятся в постоянном страхе потерять работу, их экономическое положение нестабильно. Неясная тревога этих людей за свое будущее находит выход в рассказах о сатанистах.
Объяснение второе: легенда позволяет символически решить какую-то неразрешимую в реальной жизни проблему. В таком ключе канадская исследовательница Диана Гольдштейн интерпретирует легенды об иголках с ВИЧ-инфицированной кровью. В 1990-е годы в США и Канаде этот миф вызвал массовую панику. Дело доходило до того, что люди боялись идти в ночные клубы и кинотеатры, опасаясь, что там в их тело незаметно воткнется смертельная иголка. Гольд штейн объясняла эту ситуацию так: есть сис тема медицинского просвещения, говорящая людям, что ВИЧ — такая штука, которой можно заразиться везде и от кого угодно. Но для слушателей абсолютно неприемлема мысль о том, что можно заразиться ВИЧ, например, от любимого человека. Психологически более комфортно сделать угрозу внешней. Поэтому люди и распространяют легенды, которые утверждают, будто угроза исходит от чужаков, и локализуют эту угрозу в публичном пространстве (кинотеатре, ночном клубе, телефонном автомате), а не в своей собственной спальне. В некотором смысле легенда работает как сновидение: она выражает наши тревоги и осуществляет желания, которые мы не можем осуществить в реальной жизни.
То есть легенда — своего рода психотерапевт?
В том и другом случае она выполняет психотерапевтическую функцию. При всей нелепости того, о чем легенда рассказывает, нужно и важно ее изучать, потому что она является симптомом недовольства, страхов и тревог, которые люди не могут сформулировать другим способом.
Значит, истоки городских легенд чаще всего кроются в человеческих страхах?
Иногда и в желаниях, которые сложно осуществить. Но очень часто легенды действительно основаны на страхе. Думаю, что существует некий универсальный набор страхов, свойственный всем культурам. Допустим, дети, с одной стороны, воспринимаются как самая большая ценность общества, а с другой — как самая уязвимая его часть. Возможно, поэтому легенды об опасных чужаках очень часто содержат мотив насилия над детьми.
Политическая пропаганда и истории, транслируемые через СМИ, в каждом конкретном случае дают людям ситуативный язык, на котором эти универсальные страхи будут сформулированы. Например, пропаганда влияет на то, кто именно окажется в роли опасного чужака: американец или русский, еврей или «лицо кавказской национальности».
Встречались ли вам смешные городские легенды?
Они есть, но не могу вспомнить ни одной российской истории… Помню американский пример — если не забавный, то, по крайней мере, не страшный. Это очень популярная некогда история о сбежавшей бабушке (Runaway Grandmother). Молодая семья отправляется на каникулы и берет с собой престарелую бабушку. В дороге бабушка неожиданно умирает, и семья вынуждена ехать назад. На обратном пути семья выходит из машины, чтобы поесть в придорожном кафе, а вернувшись, обнаруживает, что труп бабушки загадочным образом исчез. Американский фольклорист Алан Дандес предполагает, что в основе легенды кроется нежелание молодых американцев возиться с трупами своих родственников. Молодые американцы не любят старость, смерть и все, что с этим связано. Но эта неприязнь социально не одобряется, а потому желание избавиться от хлопот с престарелым родственником вызывает вину. И вот появляется легенда, которая осуществляет это запретное желание — избавиться от бабушки и заодно от ее трупа.
Ужасы нашего кампуса
Когда ученые обратили внимание на городские легенды?
После того как осознали, что фольклор — не только сказки и баллады, которые помнят пожилые сельские жители, а тексты, которые живут здесь и сейчас, находятся вокруг нас. Американские фольклористы начали систематически собирать городские легенды в 1940-е годы. Выглядело это примерно так: университетский профессор опрашивал студентов, а потом публиковал статью, которая называлась «Небылицы от студентов университета такого-то». Эти истории из кампусов были иногда смешные, но чаще всего страшные, связанные с вмешательством сверхъестественных сил в человеческую жизнь — как, например, известная легенда об исчезающем автостопщике, в которой случайный попутчик оказывается призраком. В 1970-е годы и американские, и европейские фольклористы начинают изучать истории совсем другого типа — несмешные и начисто лишенные сверхъестественной составляющей. Прежде всего это истории об отравленной еде — например, о посетителе «Макдональдса», «Бургер Кинга» или KFC, который находит крысиный хвост в своем ланч-боксе. В 1980–1990-е годы начинают изучать легенды о ВИЧ-террористах, о краже органов и многие другие истории о «реальной» опасности.
Красная пленка и черная «волга»
В чем специфика российских легенд?
Советские городские легенды были гораздо менее специфичными, чем можно было бы подумать. Если смотреть, как они менялись с начала 1980-х через 1990-е и до наших дней, то можно заметить, что было не так уж много исчезнувших специфически советских легенд — почти все они пережили СССР, трансформировались во что-то внешне новое, но узнаваемое.
Какие легенды бытовали исключительно в СССР?
Мне известны две. Первая — история о красной пленке. Она распространялась среди школьников, чье детство пришлось на конец 1970-х и начало 1980-х годов, и была довольно популярна. Рассказывали, что существует красная пленка или инфракрасные очки, которые позволяют видеть людей обнаженными. Снимаешь человека в одежде, а на проявленной пленке он голый. Или через очки смотришь и видишь людей без одежды. Легенда бытовала исключительно в позднесоветское время, а потом исчезла.
Вторая — легенда о черной «волге». Распространялась также среди детей примерно в то же время. Легенда гласила, что нельзя подходить к «волге» черного цвета, что если ты видишь такую машину, нужно бежать от нее со всех ног. История умалчивала о том, кто сидит в машине и что с тобой случится, если ты там окажешься. Просто исчезнешь, и все.
Почему эти легенды возникли?
На мой взгляд, история о черной «волге» связана с опытом Большого террора. Его пережили бабушки и дедушки, что-то о нем помнили или слышали родители. Детям, как правило, ничего об этом опыте не рассказывалось напрямую, но из каких-то обмолвок, обрывков разговоров, жестов и умолчаний они все-таки узнали, что черной машины надо бояться. Почему ее надо бояться — им объяснено не было, это звено оказалось потерянным. Рассказывая эту историю, дети, сами того не зная, воспроизводили реалии Большого террора, когда человек попадал в черную машину и исчезал навсегда, а его родственники на протяжении многих лет не знали, куда именно он исчез и почему.
На самом деле легенд о черной «волге» было несколько. Существовала еще одна, менее распространенная — о том, что люди в черной машине крадут детей на органы. Но эта история совершенно не специфична: она ходила в Латинской Америке и до сих пор продолжает там ходить; ее рассказывали и в Польше, и много где еще. Еще раньше, в 1950-е и 1960-е годы, по Москве ходила история о машине Берии, в которую по указанию министра затаскивают девочек и женщин.
А история о красной пленке тоже связана с советским опытом?
Возможно, она связана со страхом взрослых перед слежкой со стороны КГБ. В то время как дети рассказывали о красной пленке, взрослые обменивались историями о суперприборах КГБ, которые позволяют видеть и слышать сквозь стены домов или слышать, о чем люди говорят на скамейке в парке, из припаркованной в 10 метрах машины, и тому подобное. Я совершенно не хочу сказать, что позднесоветские дети боялись КГБ. Но они впитывали представление о том, что любая приватность хрупка и проницаема, что кто-то может легко ее нарушить. Легенда о красной пленке помогала не только избавляться от этого страха, но и обратить его в свою пользу. Мальчик или девочка убеждали своих одноклассников в том, что у них есть красная пленка, и таким образом декларировали свою способность вторгаться в приватное пространство других людей. Благодаря воображаемой пленке они приобретали власть над своими одноклассниками или друзьями во дворе.
Старые мифы о главном
А другие популярные советские легенды?
Некоторые из них мало изменились с течением времени. Точнее, в них поменялись персонажи и декорации, но структура осталась прежней. Особенно это касается историй об отравленной еде. В позднем СССР рассказывали истории о мясокомбинате, где стоит чан с фаршем, в который падают крысы. Все содержимое перемалывается, а потом ни о чем не подозревающий покупатель находит крысиную лапку в колбасе. При этом рассказчик ссылался на знакомого или родственника, который на этом мясокомбинате работает. История не так экзотична, как кажется на первый взгляд: в то же самое время на Западе рассказывали, как покупатели находили крысиные хвосты в гамбургерах и кока-коле. Естественно, с появлением в России ресторанов быстрого питания объектами страхов стали те же самые гамбургеры и кола, а не колбаса.
То же самое касается историй о ВИЧ-террористах. До конца 1980-х годов большинство советских людей слово «ВИЧ» никогда не слышало. Однако в СССР ходили истории, по своей структуре совершенно идентичные историям о ВИЧ-террористах. Рассказывали, будто больные туберкулезом разбрасывают на детских площадках марлю, пропитанную зараженной мокротой. Говорили, что больные сифилисом пьют из стаканов общего пользования в автоматах с газировкой. А в конце 1980-х, когда СМИ стали обсуждать проблему ВИЧ, место людей с туберкулезом и сифилисом заняли ВИЧ-инфицированные.
Или возьмем все ту же историю про иностранцев и отравленные конфеты: теперь фигура враждебного иностранца потеряла актуальность, по крайней мере для больших городов. Легенда видоизменилась: теперь мы чаще слышим о драг-дилерах, которые раздают детям жвачки с наркотиками. Однако в маленьких городах фигура иностранца до сих пор может вызывать подозрение. В одном маленьком городке на Русском Севере регулярно бывают иностранные туристы, которым устраивают экскурсии по местной школе. Эта практика, приносившая, кстати сказать, немалую прибыль школе, вызвала возмущение родителей — дескать, что у нас тут по школе всякие иностранцы ходят, наших детей непонятно чем угощают! В общем, представление об опасных чужаках, желающих нанести вред нашим детям, сохраняется.
Какие городские легенды популярны сейчас?
Когда распространяется мобильный интернет и подростки начинают проводить много времени в соцсетях, а родители при этом не понимают, как эти соцсети работают, появляются разные легенды об опасности интернета. Родители воспринимают интернет как непонятное пространство, их тревожит невозможность контролировать ребенка, который «сидит в интернете». В той же легенде о «группах смерти» эта тревога находит выражение — легенда дает понятное объяснение, почему соцсети опасны.
Воплотим легенду в жизнь!
Как именно возникла легенда про «группы смерти»?
Для широкой публики эта история началась со статьи Галины Мурсалиевой в «Новой газете», но она не была первым и единственным «промоутером» этой легенды (в статье речь шла о 130 жертвах «групп смерти», что не получило подтверждения. — «РР»). У паники всегда есть несколько агентов, она обычно возникает, если интересы, условно говоря, «народных масс», СМИ и власти встречаются. Сначала была группа родителей, чьи дети покончили с собой. Они долго обивали пороги властных инстанций и СМИ, пытаясь убедить чиновников и журналистов, что «ВКонтакте» орудуют «группы смерти», а те в ответ крутили пальцем у виска, и ничего не происходило. В какой-то момент родители-активисты встретились с журналисткой Галиной Мурсалиевой, которая восприняла эту историю всерьез и совершенно искренне озаботилась судьбой российских детей. Очень часто СМИ публикуют подобные истории из понятного желания выпустить сенсационный материал. Текст встретил понимание огромного количества родителей, озабоченных опасностью интернета, и в то же время нашел самый горячий отклик у людей, занимающих высокие посты, — например, у депутатов Госдумы, которые давно ищут способ ограничить свободный доступ граждан в интернет (были приняты законы, ужесточающие наказание за доведение до самоубийства и за создание «групп смерти», а «ВКонтакте» было заблокировано множество групп с жестоким контентом. — «РР»). И вот когда интересы всех этих групп пересеклись, тут-то «группы смерти» и пошли гулять по просторам нашей родины.
На волне истерии по поводу «групп смерти» такие группы действительно пытались создать?
Существует понятие, разработанное американскими фольклористами в 1980-е годы: фольклорная остенсия. В самом общем смысле это влияние фольклора на поведение людей. Теоретики остенсии выделили несколько форм такого влияния. Самая сильная — когда кто-то решает воплотить фольклорные истории в жизнь. Когда мы читаем новость об аресте куратора «групп смерти», то, скорее всего, имеем дело именно с этим явлением. (Самый известный фигурант подобных дел Филипп Будейкин на самом деле создавал группы с суицидальной тематикой до публикации статьи в «Новой газете». 18 июля 2017 года он был приговорен к трем годам и четырем месяцам колонии; в материалах дела есть показания школьницы, утверждавшей, что он склонял ее к самоубийству. Противоречивые признания Будейкина о 17 жертвах не нашли подтверждения. Были и другие осужденные, которые, возможно, воспользовались «хайпом», в том числе для вымогательства денег, по сообщениям следственных органов. — «РР».) Сначала возникла легенда, потом она получила широкую медийную огласку, потом ее стали рассказывать школьникам на классных часах, родителям — на родительских собраниях. Многие дети, кстати, узнали о существовании «групп смерти» именно от своих учителей на профилактических классных часах. В такой ситуации у кого-то вполне может появиться желание стать тем самым зловещим неуловимым «куратором», которого боятся взрослые и дети. Точно так же происходило в Америке во время массового распространения легенд о сатанистах. Находились подростки, которые решали стать этими самыми «сатанистами», пытались воспроизводить ритуалы, о которых они слышали от испуганных взрослых.
А что происходит при менее выраженной остенсии?
Самая легкая (так называемая квазиостенсия) — это когда мы начинаем интерпретировать непонятные события так, как нам предлагает легенда. Например, во время паники по поводу «сатанистов» американский фермер находит дохлую корову, которая выглядит как-то странно, и делает вывод, что животное в ритуальных целях убили «сатанисты».
Бывает, что человек пытается использовать легенду для того, чтобы скрыть следы преступления или напугать кого-то, — тогда это называется псевдоостенсией. В апреле 2017 года в Ростове-на-Дону мужчина подобрал на улице мобильный телефон, а тот взорвался у него у руках. Довольно быстро выяснилось, что мотивом преступления была личная месть пострадавшему. Но поскольку взрыву телефона предшествовали взрывы в питерском метро, люди повсюду видели замаскированные бомбы. В сетях начали появляться тексты с призывом «ничего не подбирать с земли». Через несколько дней после происшествия жительница Ростова описывает в соцсети, как в кафе двое подростков, хихикая, кидают в ее сторону телефон, убегают, а у нее от страха вся жизнь проносится перед глазами, потому что первая ее мысль — «сейчас взорвется».
Что именно ваш метод — фольклористика — дает для практики? Какая польза оттого, что мы называем это легендами, а не, например, фейками?
Чтобы предотвратить опасное функционирование этих легенд, нужно сделать так, чтобы люди им не верили. Одна из проблем заключается в том, что СМИ и политические элиты, играющие важную роль в усилении паник, могут иметь вполне практический интерес в том, чтобы легенде верили (совершенно не утверждаю, что этот интерес ими осознается). Рядовым интернет-пользователям польза не практическая, а психологическая. Если депутату легенда о «группах смерти» помогает оправдать введение репрессивного закона, то маме, встревоженной странным поведением сына-подростка, она помогает объяснить это поведение, а заодно снять с себя ответственность за психологические проблемы ребенка («его в интернете зомбируют»). Ведь часто легенда указывает на ложные причины вполне реальной проблемы.
Ни с этими реальными проблемами, ни с тем психологическим или практическим «профитом», который получают распространители легенды, фольклористика ничего поделать не может. Но она знает, как устроен фольклорный текст и как его можно отличить от нефольклорного. Одно из отличительных свойств фольклорного текста — клишированность. Там, в отличие от реальности, похожим образом действуют похожие персонажи. И если в реальности у каждого действия есть мотив, то действия фольклорных персонажей, как правило, не мотивированы ничем, кроме их собственной природы. Баба-яга и Кощей Бессмертный вредят хорошим людям без всякой цели, а просто потому, что они злы по своей природе. Какую цель преследуют иностранцы, раздающие советским детям отравленные жвачки? Да никакую: природа у них такая, злодейская. То же самое мы видим в истории с «группами смерти»: отдельные попытки дать «геополитические» объяснения действиям «кураторов» возникли через несколько месяцев после статьи Мурсалиевой, до этого речь шла просто о неких зловещих людях, которые почему-то стремятся «убивать наших детей». То есть если давать интернет-пользователям какие-то советы в стиле «как распознать городскую легенду», то первый совет — постарайтесь вспомнить, не встречались ли вам подобные истории раньше. Второй совет — обратите внимание на то, как эта история объясняет действия персонажей. Если речь идет о немотивированном желании творить зло (особенно, если это желание приписывается этническим или социальным чужакам), то перед вами, скорее всего, легенда, а не описание реального случая.
Но если это легенда — значит ли, что это неправда?
Благодаря механизму остенсии легенда вполне может стать правдой. Когда кто-то решит воплотить ее в жизнь.
Хочешь стать одним из более 100 000 пользователей, кто регулярно использует kiozk для получения новых знаний?
Не упусти главного с нашим telegram-каналом: https://kiozk.ru/s/voyrl