Коллекция. Караван историйРепортаж
Станислав Житарев: «Это была самая настоящая дружба длиною в 45 лет»
«Коля действительно был добрым и открытым человеком. Он сам вышел не из самых богатых и элитных слоев — хорошо понимал проблемы, знал, что такое безденежье. Поэтому по возможности всегда старался помогать людям: «продавал» знакомых актеров в кино — помогал устроиться на съемки. Если молодому актеру нужно было получить квартиру, то Коля шел в Моссовет, просил, договаривался».
С Николаем Петровичем, с Колей, мы не просто были знакомы — это была самая настоящая дружба. Рассказываю нашу историю длиною в 45 лет.
В 1971 году я окончил Щепкинское театральное училище, курс Николая Александровича Анненкова, и два года отработал в московском ТЮЗе. Однажды случайно пересекся с хорошим знакомым, который впоследствии стал заведующим труппой Театра Ленинского комсомола (ныне — «Ленком Марка Захарова»), и он мне предложил прийти попробоваться на небольшую смешную роль в спектакль «Колонисты». Совет коллеги я принял, попробовался, и меня утвердили.
Это был 1973 год — короткий промежуток безвременья «Ленкома», когда в театр еще не пришел Марк Анатольевич Захаров, но там уже не было Анатолия Васильевича Эфроса. В этот период главным режиссером был человек не такой выдающийся, которого мало кто знает, не вошедший в историю легендарного театра и ничего хорошего для «Ленкома» не сделавший.
Меня посадили в небольшую гримерную комнату, которая находилась в самом начале служебного коридора. В этой гримерке сидели Коля Караченцов, Боря Чунаев — однокурсник Коли, Гена Корольков, Юрий Осипович Колычев, Борис Израилевич Беккер и я. Позже нас переселили в более просторную гримерную, где Коля сидел до конца своей службы в театре, а я занимаю ее и до сих пор.
Наша гримерка впоследствии стала знаменитой — про нее было снято много разных передач. А раньше, когда мы были с Колей совсем молодыми, почему-то именно она пользовалась успехом: после спектакля здесь собирались все актеры, Коля потрясающе рассказывал анекдоты, балагурил, хохмил. И каждый раз, когда мы играли наш совместный спектакль — будь то «Тиль», или «Юнона и Авось», или «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты», — Коля приносил новый анекдот и рассказывал его друзьям-коллегам. Мы все, раскрыв рот, слушали и потом закатывались смехом. Коля был потрясающим рассказчиком! Я пытался одно время записывать — бесполезно. Потому что он в следующий раз приносил новую пару анекдотов. Между нами возникла очень дружеская, творческая, я бы даже сказал, душевная связь — все были примерно одного возраста, молоды, открыты, задорны... А теперь от актеров этой гримерной, от нашего дружного состава остался только один я: все, к сожалению, ушли из жизни.
Мы любили после спектакля задержаться, посидеть, побалагурить, обсудить, никогда не спешили домой. Сейчас молодежь иная: закончили спектакль — и бегом из театра. А мы раньше жили немножко другой жизнью, не было такой меркантильности. Да, кто-то из нас снимался в кино больше, кто-то меньше, но при этом никогда не было между нами зависти. Возможно, в силу того, что очень плотная занятость была в театре, мы играли много спектаклей.
В 1973 году театр возглавил Марк Анатольевич Захаров — молодой, талантливый, энергичный лидер, вдохнувший свежий воздух в «Ленком». Первой его постановкой стал спектакль «Автоград-XXI», затем — «Тиль», в котором Караченцов сыграл главную роль — Тиля, шута, бунтаря, который стал кумиром советской молодежи семидесятых. Эта роль принесла Николаю Петровичу репутацию «синтетического» актера — певца, мима, акробата. И Коля именно на «Тиле» связки сорвал, ведь мало кто знает, что фирменный тембр с хрипотцой был у него не всегда: когда я с ним познакомился, у Караченцова был нормальный голос, а потом Коля начал форсировать, и, видно, связочки немножечко подсели. Но этот тембр ему очень подходил. А еще Колька курил все время «Приму» без фильтра. Заходишь в гримерку — хоть топор вешай, я ее один раз курнул — можно падать.
Тогда у нас была действительно колоссальная занятость в театре: приходили к 11 утра на репетицию, потом маленький перерыв, опять репетиция, а вечером спектакль. И так годами, десятилетиями мы жили нашей актерской жизнью.
Коля был потрясающе работоспособным человеком. Вот дают нам небольшой десятиминутный перерыв между репетициями, смотрю — а он чечетку бьет. Говорю: «Коль, зачем тебе это?» Оказалось, что он где-то принял участие в самодеятельности, бил степ и искренне увлекся этим делом. После того как Коля стал заниматься в этой студии, всех студийцев прозвали «Караченцовы». Его жажду постоянной деятельности можно сравнить с пустыней: человек, находящийся среди пустыни, хочет пить, вот ему дали воду, и он ее пьет без остановки, не может напиться. И Коля точно так же со своей жаждой до работы хватался за все, без перерывов и отдыха. Ощущение, что в нем был внутренний моторчик, который никогда не останавливался: не отдыхал, он не мог сидеть долго на одном месте. Караченцов 24 часа в сутки занимался творчеством в самых разных его проявлениях. И наверное, благодаря своей работоспособности он и добился таких высот в своей профессии.