Эра Зиганшина: "После "Снежной королевы" я разочаровалась в кинематографе"
Долгие годы отказывалась от всего, что предлагали. А предлагали вариации на тему Маленькой разбойницы - плохая девочка, добрая внутри...
-Эра Гарафовна, уже несколько поколений зрителей любят вашу Маленькую разбойницу из «Снежной королевы». Эта роль, наверное, кардинально изменила вашу жизнь? Популярности-то прибавила точно!
— Нет. И вообще меня никто никогда не узнавал. Даже когда фильм вышел на экраны. А это случилось в конце 1960-х годов.
Одна из моих внучек, Сашенька, когда ей было лет пять, с удовольствием посмотрела «Снежную королеву». Долго что-то обдумывала и наконец сообщила — больше всех ей по душе Маленькая разбойница. Кто-то из взрослых сказал:
— Так это же твоя бабушка!
Саша взяла долгую — мхатовскую — паузу, после которой зарыдала:
— Нет-нет! Это Маленькая разбойница, а не бабуля!
Мир ребенка перевернулся! Она была ошарашена и раздавлена жуткой новостью. Разве разбойница может превратиться в бабушку, да еще собственную?
Похожая смешная история произошла с Катей, моей дочерью. Примерно в том же возрасте кто-то ей сказал за обедом: «Ешь, ешь! Это же не просто курица, а Курочка Ряба!» Она по сей день на дух не переносит куриное мясо.
— Знаю, что за роль Маленькой разбойницы вам, тогда двадцатилетней актрисе, пришлось побороться.
— Не буду говорить громких слов о том, что я интуитивно ее почувствовала. Ничего подобного. Вышло так: у нас в Ленинграде снимали телеспектакль «Двенадцать месяцев», я играла принцессу — «Казнить нельзя помиловать». Мой партнер Николай Боярский сказал: «На «Ленфильме» приступили к «Снежной королеве». Я буду играть Советника. А вот Разбойница — точно твоя роль! Поезжай на студию прямо сейчас!» Убеждал настолько пылко, что я в тот же день отправилась на «Ленфильм». Причем в полной убежденности, что меня там ждут не дождутся. И была изумлена, услышав:
— Спасибо, но актриса уже есть.
Плакать на людях я не умею, так родители приучили. Поэтому собрала волю в кулак, подняла голову повыше и звонким голосом сказала:
— Очень жаль... Знайте, лучше меня все равно никто не сыграет!
На это сил хватило. Выбежала на улицу, пошла по парку в сторону родного Театра Ленинского комсомола и ревела — от обиды, унижения.
Через несколько дней телефонный звонок: «Это с «Ленфильма». Приходите на съемки».
Тот день до сих пор хорошо помню. Снова я шла по тому же парку, но совсем с другим настроем. Меня провели в гримерку. «Подождите», — говорят. Долго сидела... Вдруг слышу по коридору цоканье и бурный разговор на повышенных тонах. Кто-то кого-то успокаивает...
А затем — шум за стеной, звяканье. И мне заносят — еще теплую! — одежду. Сапоги со шпорами — так вот что цокало! Рубашку, штаны...
И я понимаю, что раздевают ту самую, утвержденную на роль актрису. В голове мелькнуло: «Зиганшина, нехорошо начинаешь путь в кино». Отметила как факт, без чувства вины или стыда. Мне двадцать, первая роль, о чем тут долго размышлять?
Наконец отвели к гримерам, начесали волосы, вставили в них солому. В тот день снималась сцена прощания Маленькой разбойницы с Гердой, когда та отдает ей всю одежду, кроме рукавичек.
Единственный момент, который понравился, — восторг съемочной группы, с которым меня встретили на площадке: «Ну наконец! Совсем другое дело!»
— Елене Прокловой, сыгравшей Герду, всего двенадцать тогда исполнилось. То, что из девочки выйдет толк, можно было понять?
— Удивили требовательность Лены к самой себе, здоровое упрямство и то, что у нее, такой еще кнопки, на все имелось свое мнение. Я сама была почти ребенком, судить о чужом будущем не могла — в своем бы разобраться. После окончания съемок я полностью разочаровалась в кинематографе.
Объясню почему. К тому времени я уже больше года состояла в труппе Ленинградского государственного театра имени Ленинского комсомола, играла главные роли в «Трехгрошовой опере», «Униженных и оскорбленных», «Днях нашей жизни» Леонида Андреева. Это же мечта для любой артистки! Тем более молодой. На сцене настолько выкладывалась, что после спектаклей — обессиленная, выжатая — подолгу приходила в себя. Опыта — как энергетически не пропускать роль через себя — еще не накопила. Старшие коллеги подходили, обнимали, ободряли. Вообще относились нежно, бережно, с любовью. Тех же эмоций ожидала и на съемочной площадке. А там... Все заняты своим делом, артист дубль за дублем что-то вытворяет. Не так, как в театре, не душевно.
Натурные съемки проходили в красивейшем месте — под Мукачево в Карпатах. Вот это было здорово, остальное — нет. Я поняла, что больше не хочу сниматься в кино. Любви, как уже сказала, не случилось. И долгие годы отказывалась от всего, что предлагали. А предлагали вариации на тему Маленькой разбойницы — плохая девочка, добрая внутри... За последующие десять лет снялась всего в пяти картинах. Одна из них — «Небесные ласточки». На роль Урсулы утвердили Людмилу Сенчину, но что-то не сложилось, и пригласили меня.
То, что игнорируя кино, я совершила большую ошибку, поняла спустя годы, в девяностые, когда развалилась страна. Актерская профессия переживала тяжелые времена, и какое-никакое финансовое благополучие мог обеспечить лишь кинематограф, не театр — там зрительные залы пустовали.
И я вернулась в кино. По сути — вынужденно. Надо было на что-то жить. Мы с мужем растили троих детей. Но до сих пор кино и я — две непересекающиеся прямые. Смешно, но так и не привыкла к камере, не чувствую ее.
— Как-то ехала мимо театрального института. В скверике толпы взволнованных родителей, растерянных абитуриентов... О каких подводных камнях внешне соблазнительной актерской профессии эти ребята еще не знают?
— Их камни сильно отличаются от наших. Молодежь живет в другом государстве, не в том, в котором жили мы. И правила игры, и законы выживания, и возможности теперь совсем иные, нежели были у артистов моего поколения. Но нас вот что объединяет, и в этом я убеждена: если мальчик или девочка мечтают поступить в театральный вуз, они уже отмечены свыше. Они уже не такие, как все.
В них, как и в нас, сидит вирус лицедея. Что получится дальше, зависит от степени таланта, от педагогов, от окружения. И конечно — от его величества случая, который приведет к удаче. А счастливых случаев у молодых гораздо больше, чем у нас. Работай, снимайся хоть со второго курса!
Еще молодые не знают, что наша профессия помимо внешней атрибутики хороша тем, что дарит бесконечные открытия. Не на сцене и не на площадке, а за театральными кулисами.
Это же особый мир! Мне всегда нравилось наблюдать за человеческими отношениями в труппе — между примой и старлетками, актерами и режиссерами, мужчинами и женщинами, молодыми и пожилыми. При этом никогда ни с кем близко не дружила.
— Как это? У вас нет подруг?
— Мои подруги — не актрисы. В театре ни с кем не сближаюсь настолько, чтобы звать в гости — чайку попить, пооткровенничать. Думаю, это связано с драмой, произошедшей в раннем детстве.
Я росла боевой, активной девочкой: пою, танцую, стихи читаю, стенгазету рисую, в дневнике почти сплошь пятерки. Класса до седьмого мы учились с мальчиками раздельно. И все одноклассницы были моими подружками. Внезапно умирает Рита — девочка, с которой я сидела за одной партой. Трагедия! Взрослые ничего лучше не придумали, как повести класс к ней домой прощаться. Когда я увидела Риточку в гробу, в этой маленькой коробочке, потеряла сознание. Очнулась в больнице. Лечили долго, истерики глушили инъекциями. Я совсем перестала плакать и вообще эмоционально реагировать.
Вернулась в школу в тот день, когда... хоронили вождя. Дома траур, папа — коммунист до мозга костей. На его письменном столе лежали две книги — работы Ленина и Сталина, обе исчерченные красным карандашом. На стене — портрет Иосифа Виссарионовича.
Во дворе соседи обливаются слезами, в школе девочки рыдают. Только я грустная, но с сухими глазами. Это и подметила одна из одноклассниц. Закричала: «Она не плачет!» Прибежали педагоги, пионервожатая. Сделали вид, будто в наказание сорвут с меня галстук. Разве может пионерка быть безжалостной и бессердечной?
А незадолго до этого нас, отличниц, приняли в пионерскую организацию — не вместе с другими, а отдельно и досрочно.
Помню, в голове крутилась единственная мысль: куда же мне пойти, такой одинокой, несчастной и всеми преданной? Без галстука я — изгой.
Закончилось все вполне благополучно, из пионеров не исключили. Но больше с одноклассницами не общалась. Привет — пока, вот и все. И ни в одном коллективе ни с кем не сближалась.
— Эра Гарафовна, откуда взялось такое необычное имя?
— Вообще папа хотел назвать Воэрой — военная эра. Мама трое суток выплакивала эту частичку «во» и просила мужа: «Пусть будет Эрой! Война закончилась — зачем девочке такой груз нести?!» Мама моя была романтичной, много читала и изначально предлагала папе назвать меня Луизой. Но слово отца было в нашей семье законом.
— Традиционный вопрос актрисе: это вы выбрали профессию или она — вас?
— Получилось так, что на урок в музыкальной школе (там я училась по классу скрипки) пришла концертмейстер из казанского оперного театра. Она набирала детишек в хор для участия в разных постановках. И уже класса со второго я вместе с другими детьми выходила на сцену в «Пиковой даме, «Кармен», «Богеме».
Как же мне в театре нравилось! И люди, и атмосфера, и — особенно! — запах. До сих пор отчетливо помню своеобразный аромат сцены: смесь канифоли, дешевой пудры, театральной пыли. Тогда и подхватила «вирус». Актерство — смертельное заболевание, неизлечимое.
Я училась классе в пятом, когда мама случайно наткнулась на мой личный дневник и прочитала фразу «Когда я буду актрисой...» Проплакала весь вечер: «Эра! А если папа узнает?!» Я пошла на пустырь за домами и спалила дневник. Больше никогда в жизни не доверяла секреты бумаге.