Александр Паль — о дружбе, пранкерах и политической позиции
В прокат вышел фильм Ильи Найшуллера «Никто», в котором герой Александра Паля появляется на экране всего на несколько минут. Мало? Вот и нам так показалось, поэтому решили не сидеть без дела и пуститься в эксперименты
Каким был бы Александр Паль, окажись он героем вестерна, блатным шансонье с альбомом собственных авторских песен или автором учебника по столярному мастерству. Об этом мы задумались в новом номере «РБК Стиль», на обложке которого и появился актер. Показываем, что получилось, и обсуждаем звонок ненастоящей Пугачевой, а также желание добраться во всем до самой сути. Верный его спутник и на съемках, и в жизни, оно — это желание — привело к умению не спешить при выборе ролей, говорить «нет», как бы ни было соблазнительно сказать «да», дружить и смеяться по-настоящему, а также не бояться озвучивать свою позицию.
Мы в последнее время много говорим про объединение — как антитезу одиночеству, поэтому давайте сначала обсудим дружбу. Насколько вам ваш дружеский круг важен, насколько хочется с ним чем-то — чувствами, переживаниями — делиться?
Я человек очень социального типа. Раньше про меня всегда говорили, что я рубаха-парень, потому что любил общаться с людьми, даже с незнакомыми. Потом, когда пришла какая-то узнаваемость, со временем произошла такая профдеформация, что я могу быть не очень-то добродушным с незнакомыми людьми. Потому что зачастую, в 90% случаев, они хотят со мной поговорить только как с неким персонажем, так что я закрылся. Но из-за этого усилилась дружба: у меня есть какой-то круг друзей, от которого я завишу, от их мнения, от времени, с ними проведенного. По сути, это часть моей семьи и жизни настоящей, не в журналах. Для меня дружба — это когда ты прошел, как в поговорке, огонь, воду и медные трубы, когда вы вместе там оказались, тут оказались.
Мы все (ну или не все, но многие) сейчас живем в контексте огромных потоков информации, которые везде и всюду. Не только в беседах и звонках, но в мессенджерах, Telegram-каналах и далее по списку. Вы стараетесь от них отстраниться или наоборот?
Периодами. У меня нет оповещений ни в одном мессенджере, все друзья знают, что лучше мне написать смс или позвонить. Вот такое минимальное ограждение я себе позволил, и оно со мной с тех времен, как появился айфон. Другое дело, что я все равно захожу в соцсети и иногда могу провести там очень много времени. Где-то месяц назад удалил у себя все Telegram-каналы, не хочу постоянно читать новую информацию. Я подумал, что все очень важное все равно меня найдет. Когда действительно какое-то масштабное событие происходит, все об этом говорят, ты этого не пропустишь. Вот недавно мне звонили пранкеры, как будто это была Алла Борисовна Пугачева, с номера Юрия Дудя. Я взял трубку, потому что высветился номер Юры, а там — Алла Борисовна. И был какой-то долгий разговор, что она хочет снимать кино и все такое. И потом «она» говорит: «Вы сниметесь у меня? Вы же, все артисты, посходили с ума». Я спрашиваю: «Какие артисты?» «Ну, разные, ходят там куда-то на митинги, — отвечает. — Вы же не такой? Не были замечены? Не будете на эту акцию с фонариками 14 февраля выходить?» А я уже на тот момент удалил все и об акции не знал. Скорее всего, пранкеры хотели дискредитировать меня в чем-то, а на самом деле принесли информацию, оповестили, что нужно пойти с фонариками постоять.
Подвох не сразу заподозрили? Или контекст сыграл роль: знакомый человек, знакомый номер?
Такое уже случалось летом, когда обсуждались поправки в Конституцию. Мне позвонил помощник Евгения Чичваркина, который говорил, что Чичваркин очень ценит мое мнение, что вообще я ему нравлюсь как персонаж, и спросил, собираюсь ли записывать видео против поправок. Я задал вопрос, какое это имеет отношение друг к другу — мое решение и Евгений Чичваркин. Мне ответили, что если запишу, то Евгений будет готов проспонсировать какой-нибудь мой проект. Ну, я сказал, что моя позиция и спонсорство проектов никак не связаны, разговор закончился, а через неделю или две увидел в новостях, что так звонили Виктории Боне, была запись ее голоса и схожий контекст. В этот раз позвонили, когда все стали выходить в поддержку Навального. У меня высветилось «Юрий Дудь», то есть у них его телефон есть, и через программу можно позвонить, как будто от него мне, а дальше я разговаривал якобы с Аллой Борисовной. Она сказала: «Здравствуйте, Саша! Мы тут с Юрой сидим…» И ты такой думаешь: «Ну, да, наверное, это возможно».
Если развивать тему того, что пыталась выяснить фальшивая Алла Борисовна: ваше отношение к тому, что происходит в обществе, в политике за последние годы менялось?
Конечно, я стал более вовлеченным, но отношение меняется не по моей воле. По сути дела, политическую повестку формируют несколько людей в нашей стране. Например, в этот раз ничего не получалось с собой поделать, но я не мог открыто выступить в поддержку Навального. Не потому, что против, наоборот, хотел бы, чтобы его выпустили, но понимаю, какой капкан соорудила власть. Очень ценю его подвиг, и когда была опасность, что его вдруг не станет, я впервые, наверное, за все это время понял, что Навальный — фигура, без которой мне будет плоховато в этой стране. Он, по сути, некая индульгенция перед политической пассивностью. Есть человек, на которого ты смотришь и можешь сказать: «Да, я тоже так думаю», и уже легче. И его возвращение — это своего рода поступок декабриста, и понятно, что это его возводит в какой-то ранг героя. Но при этом все происходящее ставит вопрос передо мной и людьми, не согласными жить в системе стагнации, застоя сегодняшнего режима: когда ты не чувствуешь вообще идеологии страны, вдруг появляется Навальный и каким-то образом делает так, что если раньше я выходил на митинги против нынешней власти, против того, что они делают, то сейчас выхожу либо за него, либо за действующую власть, у меня нет никакой альтернативы. И получается, что как только я начинаю заявлять о чем-то, о своей позиции, то используюсь либо той, либо другой стороной в ее политических целях. Я пока не вижу, что Навальный может сделать, потому что не совсем понимаю, куда он ведет, но при этом не вижу и текущего пути, который давно уже застоялся. И конечно, если выбирать из этого всего, мне ближе, чтобы просто что-то поменялось. Меня поставили перед выбором, но он искусственный, это как «Матрица», где тебе дают две таблетки. И вот это меня пугает.
Как вам кажется, после ситуации с делом Павла Устинова, когда вы с коллегами инициировали всеобщую вовлеченность, можно ли говорить, что мир театра и кино сплотился больше?
Мне кажется, что в целом мир кино и театра очень сплоченный при нападении на него извне. Настолько закрытая каста людей, я со временем это стал понимать. Ты даже можешь не знать человека лично, но встречаешься с ним — и вы как будто уже знакомы, потому что вы все занимаетесь одним делом и вас не так много. Наверное, и в сфере науки тоже есть такое, но у ученых нет выходов, по сути, в какое-то пространство людей: если им надо встретиться, у них есть конференции. У нас же постоянно это есть, и ты волей-неволей пересекаешься со многими. Ну и конечно же, медийный ресурс. За какого-то ученого будут собирать подписи — дай бог, 20 человек, и едва ли где-то это опубликуют. А тут медийный ресурс гораздо сильнее, все об этом узнают, все друг за друга заступаются. Но в «мирное время», конечно, трудно сказать, что мы очень сплоченные. Так же и ссоры, и друг на друга катят бочки, и лагеря, и свои-чужие — этого полно. Недавно Никита Сергеевич Михалков обвинил Бортич, Деревянко, Трескунова и еще несколько актеров, что им неймется, что они, получая большие деньги, ходят на митинги, что это якобы какое-то лукавство с их стороны. Это же своего рода демарш, ты изнутри разрушаешь сообщество. Но случись с кем-то из этих же людей — с Бортич или с Деревянко — какая-то неприятная ситуация, наверное, Никита Сергеевич помогал бы как мог.