Последняя гастроль империи
Анна Толстова о самой провальной выставке русского искусства в Америке
В Музее русского импрессионизма проходит выставка «Другие берега»: это первая попытка реконструкции американской выставки русского искусства 1924 года, самой большой и самой бессмысленной во всей истории русско-американских художественных контактов.
С афиши «Russian Art Exhibition» публике, пришедшей 8 марта 1924 года в Гранд-Сентрал-палас, выставочный центр на Манхэттене, радостно махал кустодиевский ямщик-лихач, приглашая в сани, запряженные каурой лошадкой, чтобы помчаться по глубоким синеватым снегам — мимо церквушки с луковичными куполами и приземистых изб, трубы которых выбросили в морозное небо столбы красноватого дыма. Это была честная, правдивая афиша, предъявлявшая товар лицом: сани, снега, ямщики, церквушки, монастыри, кремли, крестные ходы, избы, деревни, базары, старые усадьбы, елки, маскарады, тургеневские барышни, крестьянские девки, балерины в пачках, натурщицы каменнобабских форм, женщины с иконописными ликами, чудное приволье, нивы и поля — Holy Russia, как есть Holy Russia. Этот же ямщик встречает и публику «Других берегов», но называние подсказывает, что поездка нам с ним предстоит заграничная: из 2021 года американская выставка 1924 года представляется чем-то вроде художественного аналога «философского парохода». Дело, конечно, не в том, что ряд художников, командированных в США для устройства выставки, не вернулись в СССР — например, сделавший афишу с ямщиком по кустодиевским мотивам Федор Захаров (среди невозвращенцев были и более крупные фигуры, такие как Константин Сомов и Сергей Виноградов). И не в том, что значительная часть экспонентов — либо незадолго до, либо вскоре после американской выставки — оказалась в эмиграции. Просто вся необъятная «Russian Art Exhibition» предъявляла Соединенным Штатам такое искусство, в каком Страна Советов 1924 года совсем не нуждалась (и характерно, что многое, проданное с той выставки, стало возвращаться в частные российские коллекции лишь начиная с 1990-х). Здесь современный зритель, особенно тот, кто успел посмотреть выставки к 100-летию ВХУТЕМАСа, с изумлением обнаружит, что ни «Бубновый валет» в лице Петра Кончаловского, Ильи Машкова и Аристарха Лентулова, ни сам Михаил Ларионов не являются в 1924 году авангардом и что все они замечательно соседствуют со своими былыми врагами, с «Миром искусства» и «Союзом русских художников». Что вообще-то единственный на американской выставке авангардист в новом советском понимании — это Кузьма Петров-Водкин со своей планетарно-космистской перспективой и прочими историософскими прозрениям, но его брейгелевская «Ретроспектива» и иконное «Желтое лицо» вряд ли могли быть прочитаны в этом контексте.
«Другие берега» соединили две модные в музейной и художественной практике идеи. Во-первых, интерес к реконструкциям выставок, этаким машинам времени, отправленным в прошлое, чтобы сегодняшний зритель смог взглянуть на искусство определенной эпохи глазами его современников — без позднейших историко-искусствоведческих искажений. Во-вторых, интерес к художественным самоорганизациям, нынешняя эпидемия которых заставляет искать исторические прецеденты. Что касается машины времени, то в Музее русского импрессионизма не пытались реконструировать ни первую и главную экспозицию «Russian Art Exhibition» в Нью-Йорке, прошедшую весной 1924 года, ни какую-то из двадцати экспозиций последующего двухгодичного турне частей выставки по США и Канаде. Впрочем, судя по сохранившимся фотографиям, в плане экспозиционного дизайна там и не было ничего такого, что заслуживало бы воссоздания. Речь не идет и о том, чтобы полностью восстановить состав американской выставки — это попросту невозможно. В США разными путями — из Советской России, из Парижа и Берлина, двух главных европейских центров русской художественной эмиграции, и из Мальмё, где с 1914-го застряла русская часть «Балтийской выставки»,— отправилось в общей сложности около полутора тысяч работ, картин,