Один и без оружия
Интровертом может родиться каждый, даже светский редактор «Татлера» Ариан Романовский. Но он нашел способ вылечить эту модную болезнь
Мы хотели поздороваться за кулисами после показа, а пиарщица вдруг стала говорить, что дизайнер — интроверт и ненавидит общение. Просила подождать, пока она уговорит его выйти», — вспоминает Алла Константиновна Вербер, человек, судя по инстаграму (соцсеть признана в РФ экстремистской и запрещена) и живому общению, в высшей степени экстравертный. Эди Слиман, чей возраст противится определению, приветствовать байера ЦУМа и ее свиту не спешил. Королева российского люкса, которая никогда не ждала ни Карла, ни Аззедина, для Слимана не стала делать исключение. Развернулась и покинула бэкстейдж. Хотя ничего сверхъестественного для фэшн-индустрии не случилось. Да, Аззедин и Карл охотно общались с клиентками, но они были модельерами, заставшими культуру ателье. Тогда шили на конкретных женщин, дружили с ними, угадывали желания. Сегодня для этого есть маркетологи, а дизайнер может сосредоточиться на искусстве строчить двенадцать коллекций в год. Теперь все творцы — рефлекcирующие и нелюдимые: Фиби Фило, Миучча Прада, Николя Жескьер, Раф Симонс, Пьерпаоло Пиччоли, Кристоф Лемер, Демна Гвасалия, Стелла Маккартни, Франческо Сконьямильо, Гоша Рубчинский. Александр Маккуин был таким — полагаю, остальные берут пример с гения. В апреле в резиденции британского посла Москва ужинала с преемницей Маккуина — так вот Сара Бёртон не сумела выдавить из себя даже приветственный тост. Хотя Business of Fashion пишет, что ролевой моделью нелюдимые дизайнеры считают Хельмута Ланга и Мартина Маржела (некоторые думают, что Маржела вообще не существует, до такой степени он интроверт). Творцы общаются с узким кругом друзей, почти не дают интервью, отказываются сниматься. Есть, впрочем, исключения вроде жовиальных Стефано Габбаны, Оливье Рустена и Вирджила Абло — эти всегда рады поплясать с клиентом на вечеринке.
Понятно, что креативный директор сегодня — расстрельная должность. Контракты составлены так хитро, что если публике не понравилось — все, конец карьере. Творческому человеку в такой ситуации настолько тревожно, что хочется надеть ведро на голову.
«Продукт говорит сам за себя, и темперамент ни на что не должен влиять, — настаивает моя коллега, директор моды «Татлера» Рената Харькова. — Дизайнеры общаются с клиентами только на развивающихся рынках, но в целом это не принято. Устаревающая практика».
А я вот не уверен. Мне кажется, что «делать под Маккуина» скоро перестанут. Культура ателье возвращается, только уже на глобальном интернет-уровне. К примеру, у любимого Ренатиного дизайнера Симона Порта Жакмюса из Jacquemus корона с головы не падает ставить в инстаграме (соцсеть признана в РФ экстремистской и запрещена) сердечки любимым клиенткам.
«Бренд — это история, легенда. А люди любят истории: и о ярких публичных гениях, и о творцах-затворниках. Только истории должны быть честные, рассказанные от всего сердца. Если интроверт будет корчить из себя общительную личность, сразу почувствуется фальшь», — считает бывший шеф-редактор диджитал-проектов Condé Nast, создатель сервиса онлайн-психотерапии «Ясно» Данила Антоновский.
Ну да, автор самых удобных лодочек Джанвито Росси старается быть милым со всеми, но на вопрос о любимой музыке отвечает: «Простите, это личное». Ему, наверное, можно. А мне, светскому редактору главного светского журнала, никак нельзя — я должен быть везде. И не из-под палки.
Одна моя подруга каждый раз перед вечеринкой, подкрашивая губы у гардероба, кокетливо спрашивает у окружающих: «Никак не могу выбрать, кто я — социофоб или социопат? Мне вас бояться или просто начать убивать?» Вот и я долгое время наивно считал интроверсию своей интересной особенностью. Мне казалось, что круто быть «на байроническом», особенно среди тотального лицемерия. Громкие признания в любви, фото в обнимку с детьми чиновников, кланы подруг (объединенных на самом деле бизнес-интересами) — все это поставлено на промышленные рельсы и регулируется PR‑менеджерами. Фу. Я на журфаке МГУ думал, что буду среди фарисеев хранить загадочное молчание. А потом вырос и сообразил, что образ романтического мизантропа не сильно помогает мне в карьере. Нельзя общаться только с теми, кто тебе по-человечески очень симпатичен.
Раз «интроверт» — это диагноз, я пошел лечиться. Ласточкой нырнул в свое подсознание в уютном кабинете когнитивного психотерапевта Ирины Валерьевны Никитиной на Цветном бульваре. Спросил, в чем причина социофобии. Которую при отсутствии мировой славы, как у Симона Порта Жакмюса, я себе позволить не могу. Сидя в кожаном кресле, я постепенно убеждался, что моя отстраненность — следствие нарциссизма. Мне было страшно показаться психотерапевту рядовым, хрестоматийным пациентом, работа с которым будет рутиной, а не профессиональным челленджем. О, как я старался ее развлечь! Но страхи оправдались (редкий случай, обычно я боюсь того, что на меня никогда не нападет). Оказалось, мой невроз — один из самых распространенных. В США застенчивость (то есть социальная фобия) стоит третьей в списке популярных психических расстройств после депрессии и алкоголизма. Все эти диагнозы вместе тоже встречаются довольно часто. Я пока не алкоголик, а жаль, — это добавило бы веселых историй в историю болезни.
Природа моей тревожности банальна. Я боюсь сказать слово, потому что если уж разить юмором, то наповал. Если выходить из дома, то под грохот салюта. Слабая реакция публики на великолепие моего костюма Thom Browne — это провал. Лучше вообще не пойду на вечеринку. А чтобы они там не потеряли ко мне интерес, напущу туману. Пусть гадают, кого я предпочел сегодня их скучному обществу. Предпочел я килограмм мандаринов, телевизор и сезонное вычесывание моего бишона Бруно, но это говорить не обязательно.