Теловидение
Научишься слышать свое тело — получишь доступ к ресурсам, о которых не подозревал. Личным опытом делятся прима-балерина Диана Вишнева, умеющая превращаться во время танца в воду, и певица Manizha, изучающая телесность и принятие себя.
Диана Вишнева
Как переписать нейронные связи мозга? Попробуйте танец! От выполнения идеального движения прима перешла к поиску его смысла.
Шок-контент! Балерина вагановской школы танцует Пину Бауш и Охада Нахарина! Как вы можете это объяснить?
Классика требует постоянной тренировки тела: ты добиваешься совершенства движения только через его укрощение. Восемь лет школы ты ставишь спину, ноги, добиваешься определенного положения суставов, каждого позвонка, кисти, пока не доведешь до совершенства простое закрывание руки, которое с детства делаешь миллионы миллионов раз: только за количеством рождается качество. Балетный танцор — это шахтер. После школы нужен еще профессиональный рост лет в десять, и, как только ты понял, как именно надо танцевать, пять лет зенита — и пенсия. Такая ограниченность по времени в развитии и моя жадность до танца толкнули меня на поиск новых форм. Кто-то ведь понимает, что пришла пора получить второе, третье образование, развиваться или выучить новый язык.
Как отреагировало ваше тело на переход от четких математических движений к текучести, например, модерна или гаги?
Я столкнулась с тем, что тело оказалось настолько закованным в рамки классического движения, что нужно было просто забыть все, как под гипнозом. Но ведь так не бывает! И началась серьезная интеллектуальная работа, чтобы переформатировать, перезагрузить себя и свой компьютер в голове, переписать все связи с телом. Только после этого можно овладеть новым стилем, жанром, техникой.
Хореограф Марта Грэм говорила: «Меня не интересует, как люди двигаются. Меня интересует, что ими движет». Что двигало вами, когда вы решили танцевать в ее «Лабиринте»?
К Марте Грэм я обратилась в тот момент, когда поняла, что хочу почувствовать женскую силу. Я уже освоила Спящих красавиц и эфемерных принцесс, станцевала Ноймайера, Форсайта, и мне хотелось совершенно другого. Если обычно ты встаешь на пальцы, чтобы возвыситься и быть невесомым, то в спектакле Грэм ты должен найти свою гравитацию, как будто твое тело весит тонну. Никогда ни одна классическая русская балерина не танцевала у Марты Грэм, ведь ее техника несовместима со школой академического танца.
Какой была реакция вашего окружения?
Мне говорили: «Мы понимаем твое рвение, но ты же попросту травмируешься!» Но если я что-то начала, то меня уже не остановить. И могу сказать, что, когда тело рушится от другого типа физической нагрузки, это очень тяжело, настоящая ломка. Именно поэтому далеко не каждый способен отказаться от себя, начать заново, пойти на риск.
А психологически что-то изменилось для вас?
Конечно! Особенно то, что касается рисунка роли. Такие партии, как Жизель или Одетта-Одиллия, достаточно драматичны и глубоки. Но когда ты обращаешься к современной хореографии, то понимаешь, что это абсолютно ненатуральная глубина чувств. «Очеловечивание» драматургии происходит только через современную хореографию. Классика — это в некотором роде тиски и душевные рамки. Шаг влево, шаг вправо — все рухнет: очень жесткие правила, формы, пропорции, повороты головы. И ты теряешь свою природу, идешь точно по роли, структуре, линии, движению. Ты их совершенствуешь, доводишь до идеала, но они никак не связаны с твоим нутром. Современные хореографы видят тебя изнутри, как рентген, они будто открывают тебе тебя самого, и начинается совершенно другое дыхание, как будто бы ты раньше и не дышал вовсе. Ты понимаешь, кто ты на самом деле. И в танце говоришь уже не от персонажа, а от самого себя.