Освободитель слова
В марте исполнилось 90 лет со дня рождения Егора Яковлева (1930–2005) — легендарного редактора «Московских новостей». Его коллега и ученик — о борьбе, разочарованиях и идеалах человека, проложившего стране путь к свободе слова
С Егором Владимировичем Яковлевым я познакомился в 16 лет, живя в Ростове-на-Дону. Просто я решил стать журналистом и начал покупать одноименный журнал. Издание оказалось живым, увлекательным и действительно что-то мне объяснившим. Я хорошо помню публикацию устава Чехословацкой журналистской организации с комментариями к нему. Устав предполагал свободу СМИ, хотя, конечно, еще не имел в виду, что пресса или телевидение могут быть негосударственными. За эту публикацию ЦК освободил Егора Яковлева от должности главного редактора «Журналиста». Формально, как я узнал позже, Яковлеву предъявили претензию за публикацию известной картины с обнаженной женщиной. Шел 1968 год. Моя первая заочная встреча с Егором была закончена.
Много-много позже друг и коллега Егора по «Журналисту» Владимир Шевелев вспоминал, как главреда тогда снимали: «Яковлев уехал на заседание секретариата ЦК утром. Днем стало известно, что его сняли. Заседание вел М. Суслов. Особенно резко нападали на журнал Устинов, Капитонов, Кулаков. Михаил Зимянин (секретарь ЦК, отвечавший за прессу.— В.Л.), увидев, что разговор пошел жесткий, присоединился к ястребам». Хотя, по некоторым свидетельствам, «Журналисту» он симпатизировал и каждый свежий номер открывал дежурной шуткой: «Ну, кого тут еще из партии исключать придется…».
Во всех пересказах этого заседания бросалось в глаза несоответствие между сильным раздражением секретарей и реальной причиной этого раздражения… Похоже, их выводила из себя и толкала к крайним оценкам независимость главного редактора на заседании.
«Я зашел к Яковлеву ближе к вечеру,— продолжает Шевелев,— верхний свет в кабинете был потушен. При свете настольной лампы Е.В. методично рвал визитные карточки и бросал обрывки в корзину. Картина была мрачной. Но начали разговаривать, и я не увидел никакой растерянности. О секретариате он рассказывал спокойно, без уныния, но и без бравады. Запомнилась фраза: „Мне нужно было сказать: «Я больше не буду», а я не мог“…»
Вот этим-то Егор и отличался: продолжал наступление в ситуации, когда любой другой начал бы уже отступать или как минимум лавировать. Он вел, как сказали бы сейчас, форвардную рубрику «Известий» «За ленинской строкой», и все с интересом следили, как Яковлев, прикрывшись вождем, пояснял, насколько современники извратили светлые ленинские заветы.
Так или иначе, уже много позже, в 1986–1987 годах буквально каждое свое выступление Яковлев подпирал цитатой из Ленина. Можно сказать, что Ленин помогал одному из лидеров гласности разрушать созданную Лениным же систему. В январе 1994-го, когда у «МН» вышел 700-й номер на русском языке, Егор Владимирович сам рассказал мне, как случилось его назначение в ставшие знаменитыми «Московские новости»: «Летом 1986-го я работал корреспондентом „Известий“ в Праге. Вдруг звонок из посольства: вас просит связаться Валентин Фалин. Я его немного знал по „Известиям“, куда он был сослан из ЦК политобозревателем. Ходил он между нами как бы весь хрустальный, кажется, споткнись — разобьется. Фалин и сделал мне предложение. Когда я вечером пересказал свой разговор жене, она ужасно расстроилась: конечно, ей не хотелось уезжать из любимой нами Праги. Но, главное, она сказала, что это просто неприличная газета. Я пошел в библиотеку, взял подшивку…»
Все это случилось в июле-августе 1986 года. С этого момента начался «великий переход через Пушкинскую площадь» («Известия» и «Московские новости» находились на противоположных ее сторонах). Нужны были, конечно, веские причины, чтобы перейти из лучшей, профессионально главной газеты страны в газету, известную лишь тем, что по ее английской версии учили язык. Но у каждого из нас была и одна на всех важная причина для новых шагов в жизни — гласность. Начиналось время удивительной востребованности честной журналистики. Пусть сначала на узких встречах и в закрытых документах, новая власть высказывала поразительные по тем временам мысли. Александр Яковлев на встрече с главными редакторами в декабре 1985-го: «Нужно выбросить из практики нашей работы всякое хвастовство… Нам нужна настоящая информация, и только на ее основе можно строить верную политику. Давайте дело делать, а не угодничать». Предвидел ли Егор Яковлев, как закрутятся события в стране и его собственной жизни? Могу предположить, что нет. Мой друг и коллега Миша Шевелев припомнил мне рассказ отца, Владимира Владимировича, о проводах Егора в Прагу собкором «Известий», а было это за год до прихода к власти Горбачева. Егор сказал, уезжая: «Это все. Это навсегда».
И вот Егор Яковлев вернулся в страну, где гласность становилась символом огромных горбачевских преобразований. Сомневающихся поддерживал сам Генеральный секретарь. У меня осталась выписанной фраза Горбачева, сказанная им, видимо, в полемике с теми, кто считал, будто правда о стране унижает ее перед миром: «Никаких уступок в вопросах гласности из-за того, что мы, мол, „раздеваемся“ перед миром. Ведь это мы сами говорим. Здесь наша сила, а не слабость». При этом сам Горбачев всегда верил в возможности социализма и якобы великие резервы, заложенные в нем. Он, похоже, действительно не видел противостояния свободы слова и несвободы социалистической системы.