Очень страшная болезнь
Почему люди летают в космос, опутали связью всю планету и создают цифровые вселенные, но не научились толком лечить какую-то дурацкую болезнь.
Давай расставим точки над i: все мы умрем от рака – кроме тех, кто не успеет до него дожить. Теперь, обогатившись этим успокаивающим знанием, обратим свой взгляд в ту мрачную долину, где обитают души, терзаемые страшными клешнями. Ну то есть попытаемся понять, почему рак стал такой черной изнанкой нашей счастливой жизни в XXI веке.
Откуда ползет рак
Иногда возникает ощущение, что рак сорвался с цепи. Им болеют все: кинозвезды, губернаторы, спортсмены, топовые блогеры и твой собственный одноклассник. Раньше такого не было: в детстве и ранней юности ты не знал ни одного человека с этим диагнозом, в книгах и кино герои умирали от чего угодно – от туберкулеза, сломанной ноги, взрывов в космосе и укушения ядовитыми бурундуками, но никто из них не болел раком. Во всяком случае, не признавался. То, что сейчас происходит, – это какой-то шатер зачумленных, в котором болеют все. В соцсетях половина ленты забита перепостами с просьбами о помощи; любой некролог, встреченный в новостях, повествует о том, как знаменитость сражалась с этой проклятой болезнью; редкий сериал обходится без персонажа с бритой головой на тощей шее и с капельницами, торчащими из всех прочих частей тела. Поневоле начинаешь думать об испорченной экологии, вредных мобильниках и всей этой химии в котлетах.
На самом же деле онкологические заболевания всегда были одной из основных причин естественных смертей – как у человека, так и у большинства высших животных. Рак скоро выйдет на первое место в топе причин смертности в мире, но лишь потому, что сейчас значительно лучше, чем раньше, умеют справляться с основным его конкурентом – сердечно-сосудистыми заболеваниями. И до рака смогут дожить те, кто не умер от инсульта или инфаркта.
Такое жалкое, абсолютно непропорциональное присутствие этой болезни в культурной и интеллектуальной жизни человечества вплоть до начала XXI века объясняется одной-единственной причиной, которую, правда, можно назвать по-разному. Страх. Брезгливость. Обреченность. До сих пор рак – это в большом числе случаев смертный приговор с ненадолго отложенным исполнением. Люди просто не хотели слишком много про него читать и смотреть.
Дальше всех в этом вопросе пошел СССР. При всей любви советской идеологии к смерти в ее военной и героической ипостасях – онкологические проблемы были признаны очерняющими, несвоевременными и, пользуясь официальным термином советской цензуры, обладающими «неконтролируемым подтекстом». То есть публика, читая о больной девочке, может неконтролируемо создать в своей голове подтекст о том, что в социалистическом государстве жить стало не всем лучше и не всегда веселее. Так что слово «рак» было абсолютно запрещенным. «Раковый корпус» Солженицына, в котором писатель рассказывает о своем опыте борьбы с болезнью, считался антисоветчиной не хуже «Архипелага ГУЛАГ». А вот детский советский писатель Анатолий Алексин в книжке про врачей «Звоните и приезжайте» смело описал запретную болезнь – правда, именовал он ее исключительно «та самая» и «это», за всю повесть так и не назвав ее по имени. Кстати, у персонажа, болевшего «той самой», как раз оказалось «не это». Получился законный хеппи-энд*.
*Примечание Phacochoerus'a Фунтика:
«Алексин там же, кстати, приводит и совершенно логичный для советской медицины диалог, который сейчас звучит как полная абракадабра:
«– А откуда вы знаете о «предполагаемом диагнозе»? – спросил папа. Врачи как-то сразу забегали. Стали уверять, что нет ничего серьезного. Я не волновался, а они меня успокаивали. Потом я тайком заглянул в их бумаги. Но не испугался. Там рядом с диагнозом стоял большой знак вопроса. Ну а если врачи ставят вопросительный знак, зачем же я сам буду ставить знак восклицательный? Но они матери зачем-то сказали. Тут уж я разозлился! Зачем было ей говорить?
– Формально они были правы, – сказал папа. – Родственникам положено сообщать».
Ну да, посвящать больного в тонкости его диагноза в таких случаях не слишком полагалось. Некоторые больные ухитрялись даже как следует полечиться и умереть, так и думая, что у них что-то с желудком».
При этом онкология в СССР развивалась вполне активно, исследования проводились, результативность росла, интереснейшие статьи печатались. Но только хранились эти статьи обычно в закрытых отделах медицинских библиотек, куда допуск был в основном по пропускам, особенно если в работе было много статистики.
Раковые корпуса прятались за высокими заборами, больных огораживали от здоровых, и здоровым можно было безмятежными овечками скакать на лужайке, не догадываясь, что означает звук натачиваемого тесака из-за забора. Даже гласность не слишком сильно повлияла на ситуацию по описанной выше причине: подавляющему большинству людей не хотелось думать про рак. А потом про рак пришлось думать всем.
Причин оказалось две:
а) Интернет;
б) запредельная стоимость многих видов новых лекарств и аппаратуры.
И раковые больные вместо того, чтобы тихо, но привычно пребывать вне поля общественного зрения, пошли побираться по миру. Просить помощи. Требовать денег. Вести дневники с рассказами: «Утром я готовился к одиннадцатой химии, а мой сын спросил: «Папа, ты не умрешь до моего дня рождения?» Отрезвляющее чтение. Они ворвались сюда армией бледных коней апокалипсиса – изможденные дети и лысые певицы, одногрудые амазонки и преступные уолтеры уайты. И мир вздрогнул, осознав масштаб проблемы. И ты вздрогнул вместе с ним. А так-то рака особо больше не становится. Но и меньше, к сожалению, тоже.