Тяжело тащить плуг в нашу эпоху
Перепроизводство зерна в Новосибирской области обернулось серьезным кризисом для фермеров. И теперь они хотят от государства системного планирования развития сельского хозяйства
*Специальный корреспондент «Эксперта».
Не было несчастья, да счастье помогло. Все наоборот получилось в Новосибирске с урожаем зерновых прошлого года. Осенью, к концу уборочной страды, было ясно, что сельхозпроизводители области выходят на рекордные показатели — в бункеры засыпали порядка трех миллионов тонн зерна — в полтора-два раза больше, чем обычно. Фермеры уже подсчитывали грядущие сверхприбыли, когда стало известно, что Министерство сельского хозяйства РФ в этом году не будет проводить закупочную зерновую интервенцию, которая устанавливала среднюю закупочную цену и гарантированно убирала с рынка излишки зерна. Цена закономерно обрушилась ниже себестоимости. И это было лишь начало кризиса перепроизводства зерновых культур, который продолжается до сих пор. Некоторые фермеры утверждают, что произошедшее — очередной, но не первый и не последний симптом глубокого кризиса в сельском хозяйстве и у фермерства, по крайней мере в Новосибирской области, нет будущего.
Так хорошо, что совсем плохо
Нет ничего скучнее плановых отчетно-перевыборных конференций — подведение итогов года, прения по регламенту, признание работы президиума удовлетворительной, выборы новых членов президиума. На XXIX конференции Ассоциации крестьянско-фермерских хозяйств Новосибирской области (АККОН), прошедшей в Краснообске 24 апреля, именно так скучно все и начиналось. Участники, съехавшиеся со всей области, перед началом посетовали, что нет новых, молодых лиц, а из приезжавших в былые годы полутора сотен фермеров на этот раз до здания Сибирского отделения ВАСХНИЛ доехала в лучшем случае половина.
Бессменный председатель совета ассоциации Юрий Шелудяков зачитал отчет «партхозактива» о проделанной работе. В истории фермерского движения Новосибирской области были периоды активного развития — в начале 1990-х ежегодный прирост составлял до тысячи новых крестьянских (фермерских) хозяйств (КФХ), в 1995 году их стало уже 6500. За тучными годами следовали тощие, и к 2010 году хозяйств осталось 3800. Но именно в этот период наблюдался стабильный прирост обрабатываемых земельных площадей, увеличение новых видов и объемов производства сельскохозяйственной продукции.
Сегодня в Новосибирской области, по данным Росреестра, насчитывается 3846 КФХ, обрабатывающих более 630 тыс. га сельскохозяйственных угодий — это 19% общей площади пашни сельхозтоваропроизводителей области. Меняется структура посевных площадей, КФХ сеют все больше кормовых и технических культур — выращиваются подсолнечник, рапс и лен. За счет увеличения посевов кормовых культур расширяется кормовая база для животноводства. Их площади в 2017 году выросли в 3,6 раза по сравнению с 2010 годом и составили 79,6 тыс. га.
Поголовье крупного рогатого скота на начало 2017 года составило 26,5 тыс. голов, по сравнению с 2015-м рост составил около 160%. Поголовье свиней на начало 2017 года сократилось и составило 11,1 тыс. голов, но это связано с тем, что статистика показывает не среднегодовое поголовье, а основное товарное поголовье к концу года уже реализовано. Поголовье овец и коз по сравнению с 2010 годом увеличилось на 88%, до 15,4 тыс. голов, лошадей — в два с половиной раза, до 3,2 тыс. голов. Производство молока, по предварительным данным, составило 21,4 тыс. тонн, увеличение по сравнению с 2016 годом — 36%.
В результате роста производства продукции в КФХ области объем валовой продукции сельского хозяйства в этом секторе экономики в 2017 году вырос к уровню 2010 года в 2,9 раза, в том числе продукции растениеводства — в 3,6 раза, животноводства — в 1,4 раза. Казалось бы, увеличение по всем показателям — повод для гордости, но тут прозвучали тревожные ноты.
— Мы с ощутимыми моральными и финансовыми потерями закончили 2017 год. Это связано с резким снижением цен на рынке, значительными трудностями с реализацией продукции. Недобор фермерами финансовых средств по этим причинам в 2017 году составил более двух миллиардов рублей. Последствия этого года с большой вероятностью отрицательно отразятся как на экономике хозяйств, так и на дополнительных трудностях в подготовке и проведении весенне-полевых работ 2018 года, — рассказал Юрий Шелудяков.
В последовавших за этим прениях выступили фермеры, и оптимизма в их выступлениях вовсе не осталось. Словно в насмешку над ростом по всем направлениям сельского хозяйства, фермеры рассказывали, как обстоят дела у них в хозяйствах. Дмитрий Флях подтвердил, что коровы телятся, но заметил:
— Мясо вырастил — а куда его девать? Покупать некому, денег в городе нет. Себестоимость мяса под три сотни при рыночной цене 220 рублей килограмм. Хотелось бы сказать тем, кто едет работать на село в надежде разбогатеть: не делайте этого, вы все потеряете.
Его поддержал Юрий Емельяненко. Он выставил на трибуну бутылку молока известной марки и сообщил, что купил ее за 65 рублей перед конференцией в ближайшем магазине.
— А для фермера закупочная цена литра молока составляет 15–20 рублей при себестоимости в районе тридцати. Можно ли развивать хозяйство при таких ценах? Сейчас стало модным продавать «фермерские продукты», в магазинах это указано на всех ценниках. А сколько в том молоке осталось «фермерского»? Крупные переработчики делают на нас свою прибыль, которой мы не видим, болтаясь на грани самоокупаемости.
— Цены на нашу продукцию остались с 1994 года на одном уровне. Все остальное выросло в десятки раз. Я на днях вывез на Баган (там находится линейный элеватор ОЗК «Юг») почти три тысячи тонн зерна, это 140 километров дороги, три своих «КамАЗа». При себестоимости в пять рублей килограмм мы его сдали по 4,80. И это не считая затратной части на дорогу, с учетом которой зерно обесценивается до четырех рублей. На этой разнице я потерял 10–12 миллионов. Наша значимость как производителей становится все меньше. Нам уже нужно не просить, а требовать, — рассказал о ситуации с зерном Виктор Буримов. И неожиданно для президиума заявил:
— По просьбе фермеров ассоциации мы составили обращение к президенту…
Вне регламента
«Уважаемый Владимир Владимирович. Крестьяне Новосибирской области вырастили в 2017 году отличный урожай — более трех миллионов тонн. Но нашим надеждам на улучшение финансового положения не суждено было сбыться. Зерно оказалось невостребованным. На Кубани, при себестоимости 4–5 рублей (за килограмм), его продают за 8–10. У нас, при себестоимости 7–8, вынуждены его продавать за 4–5. В Новосибирске его закупали только на двух окраинных элеваторах. Это обернулось для хлеборобов дополнительными транспортными расходами. Мы считаем, что были искусственно созданы условия для фактического изъятия нашего зерна за копейки. В конце ноября в Новосибирск приезжал первый заместитель министра сельского хозяйства Джамбулат Хатуов. На заседании оперативного штаба были назначены экстренные меры по стабилизации зернового рынка Сибири: закупки зерна трейдерами в лице Объединенной закупочной компании (ОЗК) “Юг”, вывоз зерна в Новороссийск по льготным ж/д тарифам. Но ничего для нас не изменилось…
Проблема в том, что перевозки, закупки и экспорт зерна фактически монополизированы. Это нанесло колоссальный урон хлеборобам страны, доведя их хозяйства до нищенского состояния. Также аграриев Сибири лишили зерновых интервенций, самого действенного механизма государственного регулирования рынка. До 2017 года все зерно, закупленное в рамках государственных интервенций ОЗК “Юг»”, не реализовывалось, а продолжало гнить в закромах родины…».
На этом месте проснулся председатель и примирительно сказал:
— Виктор Егорович, вас ведь никто не уполномочивал делать подобные заявления.
— Я дочитаю, Юрий Иванович, — настоял Буримов и продолжил: «Наступает время новой посевной кампании, и по традиции цена на топливо снова растет — сейчас литр солярки уже стоит 42 рубля. То есть за тонну солярки мы должны отдать десять тонн зерна. Это настоящий грабеж. Неужели уроки прошлого неизвестны руководителям нашего сельского хозяйства? Почему они действуют не в интересах крестьян, а в интересах олигархов?.. Без села не будет России — это не просто красивая фраза, а жизненная реальность».
— Это по просьбе фермеров Ордынского района, — закончил фермер, подавая обращение председательствующему.
— Подписи есть? Нету? Значит, это анонимка какая-то! — с плохо сдерживаемым раздражением сказал председатель Шелудяков.
Но фермеры инициативу поддержали аплодисментами, на что председатель укоризненно сказал, показывая на плакат на заднике сцены:
— Почитайте Столыпина, нам нужны не потрясения, нам нужна великая Россия. А вы сейчас к чему призываете?
— Мы все подпишемся, — не уступали фермеры. — Москва должна вернуть нам разницу за урожай по ценам прошлого года, возместить упущенную выгоду! Нужно включить это требование в обращение к президенту. В такой абсурдной экономике работать невозможно! Те страны, что добились успехов в аграрной отрасли, начинали с демонополизации. А у нас до 80 процентов бюджета уходит на поддержку крупных предприятий, у которых зашкаливает себестоимость и кредиторская задолженность в миллиарды.
Что же вызвало этот тихий бунт фермеров на скучном, формальном заседании отчетно-перевыборной конференции АККОН? Чтобы понять, что именно сломалось, нужно объяснить, как все работало.
«Ты же не можешь быть самоубийцей!»
Главный возмутитель спокойствия Виктор Буримов фермерствует с 1994 года. У него свое хозяйство в 400 километрах от Новосибирска — в Здвинском районе, село Сарбалык. Поймать для общения его удалось на продуктовой базе, где он закупался продуктами для сельского магазина перед обратной дорогой, поэтому говорили, пока машина стояла на шиномонтажке.
Раньше он работал экономистом в совхозе «Сарбалыцкий», потом пришел новый директор, не сложились отношения — директор сократил должность. Виктор около года помыкался, на дворе 1990-е годы, двое ребятишек, надо кормить. Тогда он продал часть техники и взял «по паю» первые 64 га земли. Сейчас у него 5000 га, занимается только растениеводством — сеет овес, пшеницу, рожь, ячмень, рапс.
— Пока за зерно давали хорошую цену, я сдавал на птицефабрики Новосибирска и Томска, — рассказывает он. — Нам хватало — я последние четыре года жил без кредитов. Государство проводило интервенцию — осенью покупало излишки зерна по фиксированным ценам. Я сдавал на реализацию зерна на 16–17 миллионов рублей. В 2017 году рубануло, пришлось сдавать себе в убыток. Это была катастрофа — уборка прошла, осенью пошли дожди, элеваторы заполнены интервенционным фондом, зерно некуда засыпать.
Под «рубануло» Виктор имеет в виду отмену закупочной интервенции государством. В марте министр сельского хозяйства РФ Александр Ткачев обещал, что зерновые интервенции стартуют в августе. Он также обнадежил фермеров, что закупочные цены уже определены: на пшеницу 3-го класса — 10,3 тыс. рублей за тонну, 4-го класса — 9000 рублей. Фермеры могли часть зерна продать сразу государству, а часть придержать, зная, что к весне цены у покупателей — мелькомбинатов и птицефабрик, основных потребителей зерна, — поднимутся. Но, когда уборочная была в самом разгаре, пришло сообщение Министерства сельского хозяйства РФ, что в этом году интервенции не будет.
— Когда цена известна, фермер может просчитать экономику на год, — согласен с Виктором фермер Владимир Василенко. — Фермеры заранее под эту цену покупают удобрения, солярку, кто-то даже технику, кто-то берет кредиты. А когда подошло время к уборочной, в августе, постановление о проведении интервенции отменили — и цена сразу рухнула до пяти рублей. С учетом транспортных расходов на перевозку зерна выходило по четыре рубля при средней себестоимости в шесть. А люди набрали кредитов — банк же не будет ждать. При льготном кредите, как только ты «вылетел на просрочку», льготную ставку убирают и ты платишь как за обычный коммерческий кредит, не пять, а двадцать процентов. Кризис обрушился на всех фермеров. Растениеводство для многих не основное направление, в области много птицы и скота, и растениеводство кормило всех остальных. Распространенная схема такая: рентабельность животноводства на грани самоокупаемости, и фермеры параллельно выращивают зерно для кормов себе и на продажу, чтобы получать какие-то деньги для развития животноводства. Теперь все рухнуло.
Виктор Буримов вспоминает, что проблемы с реализацией возникли сразу после уборки, и до февраля фермеры сидели, не зная, что делать с зерном. Без регулирования интервенцией цену на рынке объявили в 4500 рублей за тонну.
— Ты же не можешь быть самоубийцей — сдавать по четыре с половиной при себестоимости в шесть. Элеваторы берут свое за обработку, сушку, за приемку берут, там и четыре рубля не выходит. Такого никогда не было, но мне пришлось сдать 400 тонн за копейки, чтобы хотя бы выплатить мужикам зарплату — три месяца задержка была. Если с такого объема урожая не иметь выгоды — зачем этим вообще заниматься? — возмущается и одновременно удивляется фермер Буримов. — А куда деваться? И основная масса фермеров зерно сбросила — производство-то не остановишь!
Однако причины кризиса на зерновом рынке Новосибирска не только в отмене интервенции. По пунктам это объясняет Сергей Соколов, генеральный директор «Новосибирскхлебопродукта». Его предприятие занимается переработкой и продажей зерна, муки, кормов для сельхозживотных. Два его элеватора, в Татарске и Усть-Тарке, хранят 140 тыс. тонн. Закупка зерна у сельхозпредприятий составляет 120 тыс. тонн в год, из них доля фермеров — 20%.
— Фермеры далеки от рынка, они погружены в сегодняшний день и не видят не вперед, ни сбоку, — вздыхает Сергей Львович. — Поймите, закупочная цена — это конъюнктура рынка. Она складывается из цены переработчика или экспортера, минус железнодорожный тариф, минус стоимость услуг элеватора по погрузке и минус какая-то разумная маржа. Колебания сильные. В прошлом и позапрошлом году на цену влиял фактор интервенции.
Но последние три года государство наращивало объем интервенционного фонда, и сегодня в области хранится порядка 420 тыс. тонн. С конца 1980-х новых элеваторов в Новосибирске не строилось. На момент приватизации в области было 42 элеватора и хлебоприемных пункта, осталось живых 15, а работающих по профилю — не больше восьми. И в прошлом году одновременно сошлись несколько негативных факторов.
Государство в роли интервента
«Интервенция» переводится как «вмешательство». Государство придумало механизм, который регулировал рынок, — закупочную интервенцию. Минсельхоз РФ объявлял: в этом году урожай больше, чем может в сумме составить внутреннее потребление и экспорт, поэтому излишки будут приобретены на хранение. На конкурсной основе отбирались элеваторы для хранения государственного зерна. Электронная площадка национальной товарной биржи проводила аукцион. Любой фермер мог аккредитоваться для участия в торгах. Каждую неделю государство публиковало заказы, сколько тысяч тонн зерна оно готово закупить по каждой области Сибирского федерального округа.
Стартовая цена объявлялась максимальной и шла на понижение — при себестоимости тонны зерна шесть тысяч рублей в прошлые годы начинали торги с 10–11 тыс. Колхозники сами или через брокеров на сессии торговались с коллегами-конкурентами, понижая цену. Таким образом, государство, не являясь переработчиком, просто доставало деньги из своего кармана и отдавало их на рынок. В выигрыше были все. Государство закупало запас зерна, которое можно было выбросить на рынок при неурожае. Зерно складировалось на элеваторах, которые получали за его хранение ежегодные отчисления от государства. Фермерам давали среднюю цену на рынке, которая была изначально выше себестоимости и формировала общий уровень цен на зерно.
Есть и товарная интервенция, для переработчиков. При неурожае, чтобы переработчики не задирали цены на муку, государство объявляло торги зерном из фонда. Фонд существует с начала 2000-х, и были годы, когда товарная интервенция серьезно помогала не допустить повышения цен для потребителей — например, в 2008–2009-м, когда были засуха и неурожай.
— То есть, по сути, это очень хороший регулирующий механизм, и сейчас рассматриваются планы создать подобные фонды для сухого молока и сливочного масла, — подчеркнул Сергей Соколов.
Но в этом году сложилась ситуация, когда интервенционный фонд оказался переполнен — новых элеваторов не строится, а ротации зерна, когда часть урожая прошлых лет реализуется и пополняется новым урожаем, не производится. Оно копилось и достигло критической массы — физические возможности его хранения исчерпаны. Кроме того, государство ежегодно платит элеваторам за хранение — 70 рублей в месяц за тонну. В целом по стране это складывается в немалую сумму — шесть миллиардов рублей в год на обслуживание фонда. В прошлом году Минсельхоз уже не был готов наращивать эти финансовые расходы.
Вторая причина кризиса перепроизводства — хороший урожай по всей России. В СФО профицит зерна был всегда, не только в прошлом году. Ежегодно из округа выезжало порядка 1–1,5 млн тонн продовольственного и кормового зерна. Это профицит, который не могут переработать на месте, не хватает производственных мощностей. В прошлом году в бункеры Новосибирска засыпали 3055 тыс. тонн, а после доработки — сушки и чистки — осталось 2820 тыс. тонн товарного зерна. Так же и у соседей: на Алтае урожай составил около пяти миллионов тонн, в Омске и Красноярске — по три миллиона. Из общего прироста урожая на 700 тыс. тонн по сравнению с позапрошлым годом доля Новосибирской области составляла 467 тыс. тонн.
Куда девать все это богатство? На внутренние потребности в Новосибирской области — хлеб, макароны, сладкую выпечку — стабильно уходит в среднем 304 тыс. тонн зерна ежегодно. Но производством зерна также занимаются Омск, Красноярск, Алтай, а переработка есть только на Алтае.
— Это направление было упущено, утеряны многие перерабатывающие предприятия, и лидером и брендом страны стал Алтай, алтайская мука. Им многие годы не хватало собственного зерна для полной загрузки своего перерабатывающего производства. Ежегодно Алтай закупал до миллиона тонн в соседних регионах — в основном в Новосибирске и Красноярске, — подтверждает исполняющий обязанности министра сельского хозяйства области Евгений Лещенко.
На Алтай только из Новосибирска в иные годы уходило до 500 тыс. тонн, иногда цена доходила до 11 800 за тонну. В прошлом году потребности Алтая в зерне были закрыты собственным зерном. Единственным направлением для вывоза остался экспорт.
— Мы предвидели ситуацию с перепроизводством зерна еще в прошлом году и уже тогда стимулировали людей, — рассказывает Евгений Лещенко. — Сдержать рост зерновых площадей нам не удалось — сельхозпроизводители, видимо, надеялись на чудо, что зерно будет востребовано, и востребовано по высокой цене. Этому способствовало и то, что Минсельхоз выпустил приказ, фиксирующий весьма привлекательные цены при закупке в интервенционный фонд. В результате в прошлом году было засеяно зерновыми 1602 тысячи гектаров — на 52 тысячи больше, чем в позапрошлом.
И третья часть продовольственной катастрофы — транспортная. Избыток зерна нужно было вывозить потребителям в европейскую часть страны и на экспорт в порт Новороссийска. Если в 2016 году осенью в сезон среднесуточное количество вагонов на сети Западносибирской железной дороги достигало 3500 зерновозов, то в прошлом году их количество снизилось до 500–600.
По сути, это спровоцировали собственники вагонов, ведь сегодня зерновозами владеют коммерческие организации, а не государство. И они вовремя поняли свою выгоду: раз урожай большой везде, то выгоднее вывозить его из Европейской России (ЦФО, Приволжье), где расстояния от элеваторов до портов и потребителей короче. В западной части страны состав делает три «ходки» в месяц, а загруженный в элеваторах Сибири — всего одну.
— Система работает ритмично, когда количество завозимого на элеваторы от фермеров зерна не превышает количество вывозимого. Уборка начинается в конце августа, а железная дорога удовлетворять заявки на вагоны стала только с конца октября. Получилась пробка: мы перестали принимать, потому что некуда, и фермеры стали складывать зерно у себя в хозяйствах, — рассказывает Сергей Соколов.
В результате хорошей экспортной конъюнктуры на Северо-Кавказской железной дороге скопились поезда с зерном — в октябре стояло 90 составов. До 10 тыс. вагонов было заморожено в этой пробке.
Вероятно, можно было бы возить автотранспортом, но негативно сказалась беспрецедентно низкая стоимость муки во второй половине 2017 года. Люди стали покупать меньше муки. Видимо, насытился потребитель, насытились оптовики — такое бывает. И мелькомбинаты не готовы были переплачивать за транспорт, ждали вагоны. Но главное, мелькомбинаты, при низком спросе и дешевой муке, не делали запасов. Раньше они закупали зерно впрок, на полтора-два месяца работы вперед, и это снимало с рынка существенную часть урожая. В прошлом году они жили в уверенности, что зерна избыток и его можно в любой момент докупить. И получилось, что зерно не шло ни в порты, ни на мелькомбинаты.
Выход из зернового котла
По данным областного министерства сельского хозяйства, выручка от реализации сельхозпродукции в Новосибирской области в 2017 году составила 44 млрд рублей — прирост на два миллиарда с позапрошлого года. Структура выручки от реализации: 32 млрд (73%) — выручка от животноводства и только 12 млрд — от растениеводства. То есть именно животноводство формирует облик и экономику сельского хозяйства Новосибирска.
— Но все стоит на растениеводстве — это корма для животноводства и хлеб для населения? — пришлось уточнить у Евгения Лещенко.
— Главное хочу сказать сразу: увеличение посевных площадей и объема производства зерна не является стратегической задачей работы облминсельхоза. Мы находимся в центре огромного континента Евразия. Мы равноудалены от объектов портовой инфраструктуры, как на западе, так и на востоке. У нас очень большие логистические затраты на вывоз зерна к международным портам — они составляют до 50 процентов цены. Мы становимся неконкурентоспособными с западными регионами страны. Мы назвали это «сибирским зерновым котлом», внутри которого и в отдалении от остальных мы сами по себе варимся.
— Ситуация изменится или нет?
— В этом году вышло постановление правительства о перемещении из СФО 500 тысяч тонн — четверти интервенционного фонда — на экспорт. Да, в следующем году будет новый урожай, но это уже будет управленческое решение элеваторов — будут ли они размещать или лучше работать с коммерческим оборотом, освободив емкости.
Минсельхоз области сформулировал основные стратегические задачи выхода из этого кризиса сейчас и профилактики на будущее. Для начала планируется увеличить внутреннее потребление. До сих пор в области съедали порядка трехсот тысяч тонн зерна в год, и повышения не ожидается. Но есть быстрорастущий сегмент — потребление зерна для нужд животноводства. На конец 2017 года оно составило 895 тыс. тонн, а это существенная доля зерна, производимого на территории области. С 2013 года этот объем вырос в полтора раза — за счет повышения качества и энергетики кормов и введения в рацион питания большего количества концентрированных кормов. Есть к чему стремиться.
Для начала — к реализации инвестиционных проектов. Строится птицефабрика утки в Улыбино (мощность 17 тыс. тонн в год). Ожидается запуск вертикально интегрированного комплекса по производству и переработке мяса индейки в Колыванском районе (мощность 15 тыс. тонн). Уже принято решение о строительстве там же, в Колыванском районе, третьей очереди Кудряшовского свинокомплекса (150 тыс. товарных свиней в год). Реализация этих трех проектов позволит увеличить внутреннее потребление зерна еще на 50 тыс. тонн в год.
— Мы выходим сейчас на уровень внутреннего потребления зерна в 950–970 тысяч тонн зерна только по животноводству, — с тихой гордостью сообщил Евгений Михайлович.
В области принято решение провести диверсификацию производства растениеводства, увеличить посевные площади высокомаржинальных экспортно ориентированных культур — масличных (лен; рапс, занимающий большую часть; соя, которая раньше здесь не культивировалась). Для аграриев ввели дополнительные повышающие коэффициенты на высев кормовых и технических культур при распределении дифференцированной государственной поддержки, выплачиваемой перед посевной, — например, рапс высевается с повышающим коэффициентом 2, а значит, если господдержка по другим культурам составляет 200 рублей на гектар, то по рапсу — 400.
Основные надежды областной минсельхоз возлагает на развитие переработки. Нужны еще пара мелькомбинатов, предприятия по мясопереработке. От нового губернатора ждут, что он примет принципиальное решение — зерно из области должно выезжать мукой, с нормальным региональным брендом. В мечтах — те же перспективы для местного мяса и молока. То, что не осилят местные потребители, планируется экспортировать. Есть спрос на новосибирскую продукцию в Китае — на фасованную по два килограмма муку, на растительное масло в пятилитровых емкостях, на дикоросы. В конце концов, именно благодаря этому кризису из 380 тыс. тонн зерна, вывезенного за пределы региона, в этом году впервые отправили на экспорт более 253 тыс. тонн. Для сравнения: в прошлом году на экспорт ушло 13 тыс. тонн.
Холера протекает нормально
Кризис случился, это обычные риски в сельском хозяйстве, причастные министерства и ведомства работают над преодолением его последствий, и, казалось бы, на этом можно ставить точку в этой истории. Но среди фермеров есть крыло радикальных пессимистов, которые смотрят на кризис 2017 года как на логичное продолжение глобального кризиса в сельском хозяйстве.
Дмитрий Флях — глава КФХ «Флях», расположенного в поселке Малореченка Коченевского района и созданного на базе одного из отделений бывшего совхоза «Целинный». Там он родился и вырос. По образованию экономист, работал в бизнесе по схеме «купил-продал», пятнадцать лет торговал мясом. А в фермеры подался, потому что «за державу обидно». Отец работал управляющим в колхозе тридцать лет. Когда все начало разваливаться, хозяйство перепродали третьим лицам, и новые хозяева пришли его закрывать.
— Люди покупают не для того, чтобы производить. Если человек от земли, он и приходит на землю, чтобы в нее вкладывать. Если со стороны, он приходит получать деньги из бюджета — работать на земле ему не надо. Был такой случай: в колхозе работала большая мастерская, там техники и инструментов было на миллионы рублей. Новый хозяин сказал: «Мне она не нужна». Я говорю: «Вы ее хотя бы закройте, повесьте замки, ее же разнесут». А он мне ответил: «Не оскудеет рука дающего». И местные быстро сориентировались, массово кинулись промышлять сдачей лома цветных металлов. Сейчас уже все собрали, выкопали и вырезали.
И это первый из симптомов болезни сельского хозяйства. Многие пришли в фермерство на руины закрытых совхозов. Например, фермер Владимир Василенко в 2015 году взял себе землю и стал поднимать хозяйство в Коченевском районе. Там был совхоз «Верх-Чикский», основные направления — растениеводство, бараны и молочное животноводство. В 2004 году, при губернаторе Викторе Толоконском, предприятие продали в частную собственность, и к 2009 году оно развалилось.
— Деревня сразу начала вымирать. У сельсоветов своих денег нет. Сначала распродали и съели всех коров и баранов, а с 2012 года перестали сеять. Поля лесом зарастали. А бывший собственник после процедуры банкротства земли оставил себе. В 2015 году сельсовет судился, даже выиграл арбитраж в Новосибирске, потом в Томске проиграл, сейчас районные власти судятся, чтобы изъять землю, — пока безрезультатно. Сейчас многие так делают: сами на земле не работают, платят по договору аренды сто рублей, а сдают в аренду за пятьсот.
Дмитрий стал фермером в 2010 году. Сейчас у него две тысячи гектаров земли под зерно и стадо КРС в 150 голов. Зерно — на продажу, отходы зерна — на корма. На первый взгляд производство замкнутого цикла. Хочешь — продавай зерно, хочешь — мясо. Нет, качает головой Дмитрий, не получается.
— Считайте сами. Сена нужно полторы тысячи тюков, рыночная цена одного — тысяча рублей. Зерна скармливается 500 килограммов в день, себестоимость отходов — три тысячи, это в год еще полмиллиона рублей. Реализация — 30 бычков, средняя цена 200 килограммов мяса по 200 рублей — 40 тысяч за быка, миллион двести всего. В итоге из двух миллионов вложений только на кормах чистый убыток — восемьсот тысяч. И это не считая расходов на ГСМ, электроэнергию и зарплату рабочим. До прошлого года основную прибыль приносила продажа зерна.
Проблема фермерского животноводства в Новосибирской области звучит просто: мясо есть, но его не покупают.
— Была идея поставлять мясо и молоко в детские сады и школы. У нас хорошие, экологически чистые продукты, как раз для детишек. Но я не могу стать поставщиком, потому что на госзакупках выставлен общий лот на поставку корзины продуктов — молоко, мясо, фрукты, рыбу, хлеб и все остальное должна поставлять одна организация. А у меня нет бананов. У меня есть только мясо!
Понятно, что главными покупателями фермеров должны быть обычные люди. Но именно с ними-то больше всего проблем…
Бедные люди
— За пятнадцать лет я наработал в городе сеть контрагентов. Это маленькие внутриквартальные магазинчики. У них свой покупатель, они знают это мясо, заказывают, — рассказывает Дмитрий, — но сейчас все падает. Те, кто раньше покупал десять килограммов, теперь покупают один-два. Те, кто покупал говядину, стали покупать свинину, а сейчас переходят на птицу, продуктовая корзина удешевляется. От качества они переползают на объем. У людей нет денег.
В областном минсельхозе это отчасти подтверждают, но в 2017 году первыми именно птицеводы отметили снижение объемов потребления, снижение объемов поставок в торговые сети и по мясу, и по яйцу. За последние два года (2016–2017) отмечено снижение потребления молока и молочных продуктов в целом по РФ. В среднем снижение по всем показателям на уровне 3%. Видимо, связано со снижением реальных доходов населения.
— По телевизору показывают роскошную жизнь — дорогую технику, отдых за границей. Все, что захочешь, только возьми кредит. Люди закредитованы до безумия, живут от зарплаты до зарплаты, — продолжает Дмитрий Флях. — Тот средний класс, к которому все мы относимся, сейчас находится на грани бедности.
Но, как ни парадоксально звучит, проблемы стагнации фермерства не в безденежье людей, а в их социальной пассивности. Как говорят картежники, нет игры. На рынке труда сложилась ситуация, когда один приходит искать работу, а десять — за пособиями.
— Приходит ко мне человек, говорит: оформите меня официально, я буду работать. Фермер согласен — он понимает, что создает рабочие места, платит «белую» зарплату, выплачивает налоги. А работник кое-как проковыряется три месяца и снова приходит к хозяину: я увольняюсь, дайте справку о размере зарплаты. И идет с этой справкой на биржу труда — вот, я остался без работы, хочу пособие. А три месяца ему были нужны, чтобы потом какое-то время получать не минимальную выплату, а как по утере работы, повышенную. И так живут годами. Они под «биржей труда» имеют в виду «отдел по пособиям».
В новосибирских деревнях в последнее время появилась тенденция «жениться на бабушке». Здоровые мужики, лет под сорок, женятся на семидесятилетних пенсионерках, чтобы жить на их пенсию. Пенсию они утаскивают в спиртовую лавку. И мужики умирают быстрее жен-пенсионерок. Благо есть поступление свежих клиентов из города. Это пьющие молодые мужики, у которых риэлторы «отжали» хорошую квартиру. Все по-честному, без криминала — мужикам нужно бухать, работать они не хотят, и есть квартира. Им предлагают вариант — небольшой благоустроенный коттедж в деревне, старенькая, но бегающая машинка и небольшая доплата. Здесь он попадает к спиртогону. Оставляет у него доплату, потом машину, закладывает коттедж — и скоро переезжает в трущобы, спивается и умирает. Эти люди выпали из общественного механизма. Строятся дороги, проводится электричество, облагораживается город, на это тратятся налоги, а им этого ничего не надо — они сидят и ждут пенсию.
Есть такое практическое наблюдение на селе: если человек выпал из сельского хозяйства на месяц, обратно он уже не вернется. Он понимает, что можно жить по-другому. Зачем ему сеять зерно, когда он может дождаться, пока фермер уедет, и купить зерно у его работника за бутылку.
— К нам в прошлом году приехал мужик из Средней Азии, говорит: хочу молочную ферму построить. И вот характерный случай. Ему нужно было постелить пол и построить кормушку. Он сам ничего не знает, у местных мужиков спрашивает, какую доску нужно покупать. Один говорит: бери тройку. Второй первого толкает под локоть: «Какую тройку, пятерку нужно». Первый шепотом спрашивает: «Зачем пятерку, она тяжелая, а нам же это разгружать». Второй ему отвечает: «Тройка неходовая. У этого нехристя завтра все развалится, куда мы тройку продадим? А пятерку у нас с руками оторвут». Человек еще ничего не построил, а местные уже все просчитали, украли и продали.
Так думают многие фермеры: пока они есть, хотя бы по одному на село, местные еще ведут кое-какое личное хозяйство — где-то у фермеров украдут, где-то на них поработают. Если не станет их — жизнь на селе остановится.
«Нужен огонек в глазах»
Можно было бы закончить и на этом — фермеры мрачно смотрят в будущее. Но и это только часть правды. На отчетно-перевыборном собрании АККОН старый председатель после 29 лет правления ассоциацией сказал классическое «Я устал, я ухожу». По рекомендации совета ассоциации ему на смену пришел 51-летний Алексей Сальников. Алексей относится к другому, противоположному крылу крестьянства — фермеров-оптимистов.
Мы идем по его семейной молочной ферме в селе Ленинское — это самое маленькое, третье отделение его хозяйства. Он фермерствует с 1991 года, первое фермерское хозяйство «Исток» было в селе Новоабышево Тогучинского района, сейчас основная производственная база в селе Буготак — 2500 га земли, складское хозяйство, парк техники, ремонтно-тракторные мастерские.
— Мы выращиваем всё — зерновые, технические, овощные культуры. Пшеница, рожь, овес, ячмень, горох, рапс, подсолнечник, лен, рыжик, конопля — все попробовали. Отделение в Новоабышево работает по-прежнему, там возделывается 1300 гектаров. Здесь — «клуб по интересам», мы в это играем, сильно еще не втянулись. Крестьянство — это образ жизни, мне это нравится. Нужен огонек в глазах, надо получать удовольствие, а не сидеть и ждать больших денег, — рассуждает Алексей. — Я — крестьянского происхождения. Пятнадцатый ребенок у своих родителей. Родители — потомки столыпинских крестьян-переселенцев. У нас всегда было большое хозяйство, и все это с детства проходило через мои руки и органически впитывалось. Когда начались 1990-е, животноводство сильно ушло на второй план. Невыгодно и очень хлопотно. Акцент сместился на растениеводство, появились большие поля, была востребована продукция, мы динамично развивались.
Потом подросли дети, и два сына захотели иметь свою копейку. Они решили на скопленные деньги купить себе на день рождения корову. Доили ее в маленькой сараюшке, в грязи. Тогда Алексей вспомнил свое детство и решил вернуться к истокам. Семья подала заявку на получение гранта на семейную ферму, выиграли его три года назад, получили пять миллионов, еще 15 вложили своих и начали строиться. Сегодня видно, что нужно вкладывать еще, но эта игрушка еще не надоела, в нее с удовольствием играют всей семьей. Это ключевое свойство Алексея — ему нравится все это, он в это играет, а не надрывается.
— Затратная часть на содержание молочных коров — один работник, один дояр, кормовая база, витамины-минералы, электричество, ветеринарные услуги. На этом мы имеем прибыль уже сейчас. Если говорить о капитальных вложениях, они пока не возвращаются. Двадцать миллионов с 35 коров никогда не вернуть. Но что меня подкупило в этом направлении бизнеса? Мы сами все любим молочные продукты. Раньше мы, производители кормов, бегали по деревне и искали, у какой молочницы купить хорошие молоко, сметану и творог. Пришли на базар, там нет — мы сидим и караулим. Сейчас сыновья этим занялись, собственную «молочку» уже едят внуки, — объясняет Алексей.
Семейная ферма сегодня — это молочный блок из 35 постановочных мест под дойных коров, с системой молокоотвода, вакуумным оборудованием, современной системой навозоудаления и автоматическими поилками. Сейчас в стойлах 20 дойных коров. В год надоя с одной фуражной коровы — 4000–4500 литров — это 200 литров в день. Жена развозит молоко по клиентам в город, «разбрасывает по заявкам» — есть ряд предприятий, на которых есть постоянные заказы, а теща торгует на рынке.
— Главная идея в чем? В этом году растениеводство попало в кризис перепроизводства. Поэтому мы ищем, как свой зерновой клин дальше применять. Мы вообразили, что сможем переориентироваться на собственное вскармливание своими кормами — часть, до половины, будет скармливаться скоту. Часть полей засеем грубыми кормами, получим сено, часть зерна пойдет на фураж. То есть будет дифференциация с учетом скота, чего и сколько нам выращивать.
— Как вы пережили «зерновой коллапс»?
— Мы буржуа молодые, про кризис перепроизводства только в книжках читали. И вдруг столкнулись с ним воочию. Это было неожиданно и болезненно. Потери только моего хозяйства — прямых убытков четыре миллиона в минус. Хотя рассчитывали заработать на зерне порядка десяти миллионов — при тех ценах, которые планировались. Но все как всегда — надеемся, что царь-батюшка разберется и защитит нас, бедных крестьян. Правительство области говорит, что с федералами проговаривается возможность снять железнодорожный тариф — это отчасти спасет ситуацию. Надеемся на неурожай — тогда снова понадобится наше зерно. Надеемся на авось. Пытаемся переориентироваться. В этом году засев хотим сделать рапсом по максимуму, сработать под китайский экспорт.
— Что нужно сделать, чтобы не допустить такого в будущем, какое стратегическое решение требуется?
— Нужна государственная программа. В ельцинские времена пытались входить в ВТО, играть в европейские штучки, которые нам надиктовывали извне. А сегодня, если мы ведем свою независимую государственную политику, то, может, уже пора регулируемый капитализм организовывать? То есть заранее на государственном уровне планировать на год вперед, сколько какой культуры нужно засеять, распределять ее по регионам, которые это могут дать.
— Вы предлагаете вернуть плановую экономику?
— А почему это должно пугать? Сейчас крестьянин пытается угадать, на что будет спрос. А гадать не нужно. Нужно перед посевной прийти к министру сельского хозяйства и спросить, какие культуры нужны, и по какой цене их буду принимать. И мы сможем четко планировать свой бизнес. Нам нужна не государственная диктатура, а государственная программа. Страна большая, разные климатические факторы. Пусть услышат наши голоса — мы же не соврем, скажем, что можно лучше в нашем краю производить. На то и давайте мне заказ. Переизбыток зерна — скажите, я на этих полях могу пасти бычков, выращивать мясо? Мне нравится жить в эту эпоху, мне нравится лидерство президента. Но и крестьянину нужно обеспечить надежду на завтрашний день. Сегодня переизбыток зерна — все побежали сажать рапс. Завтра будет переизбыток рапса.
Проблемы на селе были всегда. Про крестьян говорят: они всегда жалуются, но всегда продолжают тащить свой плуг. И всегда выживают. Снижение численности сельского населения — это общемировая тенденция всего двадцатого века. В Новосибирской области доля сельского населения — 22 процента из общего населения в 2780 тысяч. Сегодня на сельхозпредприятиях области заняты 33 800 человек. Сокращение продолжится, в том числе по числу занятых в сельскохозяйственной деятельности. Новая техника и технологии не требуют такой большой занятости, а с другой стороны, люди выбирают комфорт и уезжают в город. Существует диспропорция между ценой реализации сельхозпродукции и потребляемыми материально-техническими ресурсами, и на селе невозможно платить зарплату, сопоставимую с зарплатой городского жителя.
Зарплата на селе выросла за последний год на 11% и в среднем составляет 19 тыс. рублей. Но в среднем-то по области — 32 тысячи.
Обращение к президенту после окончания отчетно-перевыборной конференции АККОН подписали более тридцати фермеров. Но на последовавшем банкете они подумали, обсудили — и решили не отсылать челобитную адресату. Не портить отношения с властью в столь сложный для всех исторический период — перед новой посевной кампанией.
Фотографии предоставлены участниками репортажа
Хочешь стать одним из более 100 000 пользователей, кто регулярно использует kiozk для получения новых знаний?
Не упусти главного с нашим telegram-каналом: https://kiozk.ru/s/voyrl