Без права на улыбку: Бастер Китон — единственный человек, которого боялся Чаплин
4 октября 1895 года родился один из величайших комиков мира — Бастер Китон
Конечно, читать статью о комике, вместо того чтобы смотреть его скетчи, — это почти то же самое, что складывать пазл с видом Реймского собора, вместо того чтобы поручить это кому-нибудь другому. Но биография «комика с каменным лицом» Бастера Китона так самобытна, что буквы и слова ее ничуть не портят.
Из колыбели в водевиль
Это был, пожалуй, самый странный номер в истории американского шоу-бизнеса. Или самый скандальный. Главное, что билеты на шоу «Трех Китонов» распродавались бойко. Сначала на сцену выходила супружеская пара. Они переругивались, срываясь на крик. Затем начинали кидаться друг в друга подвернувшимся под руку реквизитом.
Кульминация номера — выход на сцену их маленького сына. Отец семейства ловко брал отпрыска под мышку и со всей силы швырял в склочную супругу. Иногда мальчик улетал за кулисы, иногда падал на сцену, а пару раз попал в оркестровую яму. Но где бы ни оказался младший Китон, он тут же вставал, отряхивал крошечный сюртучок и с пресерьезным выражением лица говорил: «Прошу прощения, я упал».
Мальчика для кидания, родившегося 4 октября 1895 года, звали Джозефом Фрэнком. Точнее, его так не звали, потому что уже в полуторагодовалом возрасте он получил более емкое и яркое прозвище. Автор прозвища — фокусник Гарри Гудини, гастролировавший с семейством Китонов и ставший свидетелем оглушительного падения мальчугана с крутой лестницы одного из провинциальных отелей. Вместо того чтобы переломать себе кости или хотя бы заорать во весь голос, сынок Китонов лишь сел на попу и безучастно огляделся. Гудини с восторгом воскликнул: «What a buster!» — что переводится примерно как «Какой сногсшибательный малый!». К четырем годам Бастер Китон был популярнее любого другого ребенка, выступавшего со своими родителями в жанре водевиля. Мальчик еще не научился толком говорить, зато точно знал, как падать так, чтобы не было «бобо».
На дворе был 1900 год, и в обществе мало-помалу формировалось представление о том, что детей нужно защищать. Поэтому, в какой бы штат ни заехали «Трое Китонов» со своими гастролями, уже после первого выступления их вызывали в госучреждение для разъяснительной беседы. В разных штатах находчивые супруги выкручивались по-разному. Например, в Массачусетсе на вопрос властей «Сколько лет мальчику, которым вы кидаетесь на сцене?» миссис Китон, подбоченившись, ответила: «Спросите у его жены!» В итоге массачусетская общественность пришла к утешительному выводу, что мальчик на самом деле не мальчик, а карлик и, значит, его можно швырять сколько душе угодно.
В Нью-Йорке власти оказались менее доверчивы. Китонов вместе с сыном вызвали прямо к мэру и потребовали раздеть мальчика, дабы удостовериться, что его кости целы. Процедура медицинского осмотра так полюбилась властям штата Нью-Йорк (вот здесь бы, кажется, родителям и стоило обеспокоиться), что уже через пару лет маленький Джозеф начинал раздеваться, едва завидев шедшего к нему полицейского. «Хитрость заключалась в том, — рассказывал уже взрослый Бастер, — что закон запрещал использовать детей в акробатических номерах, заставлять их жонглировать, ходить по канату... А вот про швыряние детьми ничего сказано не было». Так что перед законом Китоны были чисты. И на афишах Бастер по-прежнему анонсировался как «маленький мальчик, который не ломается».
Шло время, Бастер рос, а вместе с ним росла и его роль в семейном трио. Его уже не кидали, теперь он падал сам. А кроме того, вставал на голову, запрыгивал на шторы и вообще ни в чем себе не отказывал. Времени на акробатические и прочие тренировки у парня было предостаточно, ведь он не учился ничему другому. Науку чтения и письма Бастер освоил не в школе, а под руководством матери и, по собственному признанию, гораздо позже своих ровесников. Возможно, творческая семейная идиллия продолжалась бы еще много лет, если бы отец Бастера не пристрастился к бутылке. И не к одной, а к множеству. Бастер тяжело переживал алкоголизм отца. Стремясь уехать подальше от родителя, вплотную занявшегося саморазрушением, совершеннолетний Китон оказался в Нью-Йорке.
Попадание в кадр
Мне остается только надеяться, что однажды, когда я уйду на покой, люди будут вспоминать обо мне так же, как о Китоне. Он добился невероятного уважения своей работой. Джеки Чан
Что за гений, что за изобретатель!.. Каждый раз, когда я вижу, что вытворяет на экране этот парень, я говорю себе: «Ок, расслабься и наслаждайся, все равно ты никогда так не сможешь». Джим Керри
Говорят, Китон был гением. Я так не думаю. Эйнштейн был гением. А Китон был непостижим. Как, скажите, можно не паниковать, зная, что сейчас на тебя упадет стена весом в несколько тонн? А он преспокойно стоял в месте, куда должно упасть окно. Хотя ошибись Китон в расчетах на 20 сантиметров — и ему бы не сдобровать! Мел Брукс
Роско Арбакл по прозвищу Толстяк, талантливый комик и режиссер, отлично знал семейство Китонов. Поэтому, когда он как-то заметил на одной из улиц Нью-Йорка своего приятеля Бастера, тут же поспешил к нему.
— Ты когда-нибудь снимался в кино? — без всяких предисловий спросил Арбакл. Если он увлекался каким-то проектом, то плевать хотел на условности.
— Нет, — равнодушно ответил Бастер.
— Значит, будешь сниматься! Пойдем со мной, немного порепетируем перед съемками.
— Пойдем, — по-прежнему без выражения ответил Бастер.
Спустя неделю репетиций и проб Арбакл утвердил Китона на роль в своем фильме «Помощник мясника». Толстяк был на восемь лет старше Китона, но стал не только его учителем, но и близким другом. У него Бастер набрался педантичности и въедливости в работе, заразился перфекционизмом. Арбакл высчитывал все трюки с математической точностью и научил тому же Китона. Ведь оплошность могла стоить жизни. Ну или какой-нибудь части тела, что тоже неприятно.
«Помощник мясника» стал дебютом не только для Китона, но и для его знаменитого непроницаемого выражения лица и шляпы в форме «свиного пирога» — невысокой, с плоской верхней частью. «Честно говоря, я был так занят тем, что делают в кадре мои руки и ноги, что совершенно не думал, как поживает мое лицо. Уже позже, просматривая материал, я увидел его каменное выражение» — так объяснил Бастер рождение своего фирменного образа неулыбающегося человека.