Евгеника: от разочарования к новым соблазнам
Широко распространено мнение, что тотальная дискредитация евгеники и повсеместный отказ от нее обусловлены тем, что ее использовали нацисты, превратив ее в «научное обоснование» своих чудовищных преступлений. Даже такой компетентный и вдумчивый исследователь истории науки, как профессор 
Университета Торонто Николай Кременцов, походя упоминает, что послевоенные «реформы» евгеники во многих странах были спровоцированы зверствами нацистов. Действительно, роль, сыгранная евгеникой в Третьем рейхе, – сегодня, пожалуй, самое большое черное пятно на ее репутации (тем более, что в эту роль, как мы помним, принято включать не только реальные эксцессы немецкой версии евгеники, но и Холокост и массовое умерщвление «бесполезных» индивидов). Однако все эти факты стали широко известны только после окончания Второй мировой войны. Между тем в среде ученых разочарование в евгенике началось задолго до этого и даже до прихода нацистов к власти.
Еще в 1913 году британский статистик Дэвид Херон (по иронии судьбы – сотрудник лаборатории, организованной выдающимся статистиком и убежденным сторонником евгеники Карлом Пирсоном специально для исследований по евгенической тематике, а за два года до публикации Херона получившей название Гальтоновской), критически рассмотрев работы американских евгенистов, указал на их слабую научную обоснованность и пристрастность в отборе данных (то, что сегодня мы бы назвали черри-пикингом). В то время его выводы не оказали большого влияния ни на научное сообщество, ни на общество в целом. Однако чем большее распространение получали евгенические практики, тем больше сомнений они вызывали у ученых. В конце концов в 1929 году Институт Карнеги, один из главных спонсоров созданного дэвенпортовского ERO, заказал независимую экспертизу его научной деятельности. Выводы в целом совпадали с выводами Херона: данные, собранные ERO, в значительной степени ненадежны, пристрастны и в целом мало чего стоят. Еще одна независимая проверка, проведенная в 1935 году, пришла к заключению, что то, чем занимается ERO, – вообще не наука. И рекомендовала ERO сделать выбор: либо оно занимается чисто исследовательской деятельностью – либо пропагандой и лоббизмом. В конце концов спонсоры прекратили финансирование ERO, и в конце 1939 года бюро было закрыто.
Начиная с рубежа 1920–1930-х годов, нарастала и научная критика евгеники как таковой. В США против нее активно выступал, в частности, уже известный нам Франц Боас, ставший к этому времени безусловным лидером американской академической антропологии. В Великобритании (где парламент в 1931 и 1932 годах дважды отклонил евгенические законопроекты) против евгеники выступили ее недавние сторонники – такие, как биологи Джулиан Хаксли и Джон Холдейн, демограф и экономист Александр Карр-Сондерс (в 1922 году выпустивший книгу о глобальной демографической динамике, написанную с чисто евгенических позиций). Таким образом, еще до того, как преступления нацистов дискредитировали евгенику в глазах широкой публики, она оказалась дискредитированной в глазах ученых – в том числе тех, которые в 1920-х годах были ее безусловными приверженцами.
Почему так произошло – разговор отдельный. Укажем вкратце некоторые факторы. Во-первых, развитие генетики вообще и исследований медицинской генетики и генетики человеческих популяций (в том числе проводимых самими евгенистами) существенно изменили представление ученых о наследовании личностных и социальных качеств людей: оказалось, что наследование этих качеств в значительной (причем непонятно, в какой именно) степени обеспечивается негенетическими механизмами. Что же до собственно генетического наследования, то его механизмы, во всяком случае, далеки от простых схем классической генетики. Во-вторых, опыт применения евгенических мер в США и других странах показал крайнюю расплывчатость критериев определения «носителей нежелательной наследственности» – и соответственно крайнюю субъективность выносимых на их основании решений.
Фактически уже к началу Второй мировой войны в научном сообществе ведущих научных стран (за исключением Германии) евгеника уже в значительной степени оказалась дискредитированной. Сразу после войны «похмелье от евгеники» охватило и все западное общество, потрясенное тем, что оно узнало о нацистских практиках «расовой гигиены». Определенный вклад в формирование отрицательного отношения общества к евгенике в послевоенном мире стал и рост антирасистских настроений – как мы помним, в западных странах евгеника прочно (и не без оснований) ассоциировалась с расизмом. Уже с середины 1950-х годов процедура принудительной стерилизации почти перестала применяться в США (а также в других странах, ранее практиковавших ее – в частности, в Швеции). В течение следующих двух десятилетий были постепенно отменены и евгенические законы. Кое-где жертвам евгенической политики были принесены извинения и даже выплачены какие-то компенсации. Постепенно само слово «евгеника» стало совершенно одиозным. Принятая в 2000 году Хартия ЕС об основных правах прямо декларирует «воспрещение занятий евгеникой, особенно, тех, которые ставят перед собой целью произвести отбор между людьми».
Иногда приходится слышать (причем как от сторонников евгеники, так и от наиболее радикальных ее противников), что, мол, это не более чем словесные игры: западная культура табуировала слово «евгеника», сохранив евгенические практики. В самом деле, сегодня, например, практически во всех развитых и многих среднеразвитых странах практикуется пренатальная диагностика с возможностью прерывания беременности, если эмбрион несет явные генетические патологии. Широко распространенная ныне и осененная нобелевскими лаврами технология экстракорпорального оплодотворения включает в себя селекцию эмбрионов. Сто лет назад такие практики, будь они тогда известны, безусловно сочли бы евгеническими.
Это безусловно так и более того – исторически медицинская генетика зародилась и сформировалась внутри евгенической парадигмы, «программы Гальтона». Но, как говорится, есть нюанс – часто не замечаемый, но принципиальный. В современной медицине все подобные процедуры нацелены не на «расу», «породу» или популяцию, а на конкретного пациента, его интересы и желания. И только ему принадлежит право решать. Если, скажем, проведенная пренатальная диагностика показала, что развивающийся эмбрион имеет три экземпляра 21-й хромосомы, врач может и обязан сообщить будущим родителям, что ребенок, которого они ждут, будет страдать синдромом Дауна – и подробно объяснить, что это такое и какова будет жизнь такого ребенка. Но решение, прерывать ли беременность или позволить такому ребенку родиться, могут принять только сами родители. И чем они при этом будут руководствоваться – это их дело.
Впрочем, такое понимание медицины утвердилось сегодня не во всех странах. И за пределами «первого мира» вполне евгенические практики кое-где существуют и по сей день или существовали до самого недавнего времени – хотя слова «евгеника» стараются избегать и там.
Например, в Китае до самого последнего времени практиковалась (и возможно, негласно практикуется до сих пор) принудительная стерилизация душевнобольных с тяжелыми психопатиями. До недавнего времени та же участь ожидала женщин, родивших третьего ребенка, если они не могли или не хотели выплатить установленный за такое деяние штраф. При желании такую практику тоже можно счесть «евгенической»: обеспеченные женщины чаще предпочитали заплатить, бедные – соглашались на стерилизацию. Впрочем, так или иначе эта мера сейчас не применяется, так как политика ограничения рождаемости в Китае ушла в прошлое.
Пожалуй, в наиболее чистом виде евгеническая – причем позитивно-евгеническая – политика проводится в последние десятилетия в Сингапуре. Можно сказать, что она стала последним большим проектом Ли Куан Ю – бессменного премьер-министра Сингапура в 1959— 1990 годах, главного архитектора «сингапурского чуда» и иконы сторонников «сильной руки» по всему миру. В задачу этой статьи никоим образом не входит всесторонняя оценка практики и политических взглядов этого деятеля. Но для нас важно то, что за годы его правления Сингапур, у которого не было никаких природных ресурсов (даже питьевую воду приходилось завозить) и который за нищету и потенциальную политическую нестабильность вытолкали в шею из состава Малайзии (кажется, единственный случай во всей мировой истории!), стал одной из самых благополучных и процветающих стран мира. Так что ни в эффективности, ни в искренности намерений сингапурскому лидеру не откажешь.
Ли Куан Ю еще раньше китайского руководства начал проводить политику ограничения рождаемости: для государства-острова с ограниченной площадью и без каких-либо ресурсов проблема перенаселения была острейшей. Женщины, родившие больше двух детей, лишались льгот, платили повышенные налоги и специальный сбор, их склоняли к стерилизации. Но с 1984 года женщин с высшим образованием освободили от этих ограничений. Еще через три года все ограничения были сняты полностью, и гражданам Сингапура предложили «заводить столько детей, сколько они могут себе позволить»: рождаемость в стране упала ниже уровня простого воспроизводства. На этом этапе государство начало стимулировать преимущественное размножение «самых умных» – под которыми подразумевались лица с высшим образованием и обладатели высокого IQ. Эта политика продолжается в Сингапуре по сей день, причем включает в себя не только финансовые меры (налоговые льготы, пособия на детей, кредит на приобретение жилья), но и деятельность государственных брачных агентств, подбирающих «наилучшие» пары, «уроки любви» в университетах и всевозможные мероприятия, на которых образованные юноши и девушки могут познакомиться и заинтересоваться друг другом.