Рай и трепет
Леонид Аронзон: слагаемые мифа
В Издательстве Ивана Лимбаха вышло новое издание двухтомного собрания Леонида Аронзона — одного из самых значительных авторов неофициальной литературы 1960-х, поэта духовного и телесного экстаза, героя мифа, скреплявшего воедино ленинградское подполье.
Еще при жизни и особенно после смерти Леонид Аронзон стал персонажем культурного мифа. Писать о нем только как об авторе сложно. Речь в любом случае будет идти о прояснении этого мифа, оспаривании и подтверждении. Первый компонент его — собственно смерть поэта.
Аронзон погиб в ночь на 13 октября 1970 года в горах недалеко от Ташкента. Он выстрелил в себя из охотничьего ружья, но был ли это суицид или несчастный случай — неясно; мнения близких и друзей разделились. С одной стороны, он страдал тяжелой депрессией, много писал о самоубийстве — в том числе в последних стихах, с другой — это был неловкой выстрел в живот; Аронзон прожил еще несколько часов и просил спасти себя. Как бы то ни было, смерть эта не была неожиданной, в его поэзии с самого начала звучала нота обреченности. Обреченности — во многом жертвенной. Аронзон умер на заре того десятилетия, когда ленинградский андерграунд из сети кружков и компаний превратился в культуру со своими институциями и иерархиями, своим каноном. Для этой культуры он стал чем-то вроде святого покровителя. Аронзон освящал ее своей смертью и своей поэзией — такое впечатление возникает от текстов, написанных о нем ленинградцами в 1970-х и 1980-х.
Не менее, чем смерть, важна была любовь — любовь Аронзона к своей жене Маргарите Пуришинской. Риту он сделал центром своего поэтического мира — трубадуровской Прекрасной Дамой. Только воспевал он не недостижимый идеал, но доступное тело — «и лик и зад, и зад и пах, и пах и лик»,— тело несовершенное, бренное и оттого еще более желанное. Романтическая традиция, которой в основном наследовал андерграунд, предполагала либо мучительные конфликты между земной любовью и любовью небесной, либо томление, страдание, неудовлетворенность. У Аронзона было все — страсть, секс, счастье духовного единения,— и между всем этим не было никакого противоречия. Вместе с тем эта любовь была родной сестрой смерти. Лучше всех об этом сказала Елена Шварц — поэт, испытавший очевидное влияние Аронзона: «Любовь, если она больше любящего, устремляется к смерти со скоростью, пропорциональной силе страсти». Или — его собственными словами: «Сквозь пейзажи в постель ты идешь, это ты / к моей жизни, как бабочка, насмерть приколота».