«Я уже ничего не боюсь»
Алексей Учитель о своем «Цое» и старой и новой цензуре
«Цой» Алексея Учителя, до премьеры оказавшийся в центре скандала, тем не менее добрался до российских экранов. Это кино о Цое почти без Цоя — он появляется на экране всего на пару минут в документальных кадрах, снятых самим Учителем для фильма «Рок» в 1987 году. Главным героем «Цоя» стал водитель «Икаруса», в который врезался «Москвич» музыканта 15 августа 1990 года. О замысле фильма, в котором свидетель становится героем, общении с Виктором Цоем и скандалах с родственниками и депутатами Алексей Учитель рассказал Константину Шавловскому.
Вы сначала снимали Виктора Цоя в «Роке», а потом сделали «Последнего героя», фильм к первой годовщине его гибели. Почему спустя 30 лет вы снова возвращаетесь к этому герою?
Действительно, я был знаком с Виктором Цоем и снимал его в фильме «Рок». А когда случилась эта трагедия, поехал в Латвию и тогда же в первый раз увидел водителя «Икаруса», в который врезался «Москвич» Цоя. Очень коротко тогда мы с ним пообщались, но потом долгие годы человек этот и его растерянное лицо не выходили у меня из головы. Постепенно это впечатление от встречи и выросло в идею фильма, которой я поделился уже лет десять назад с Александром Гоноровским. Он написал сценарий, текст был опубликован в журнале «Искусство кино». По разным причинам тогда я снять его не смог и уже, честно говоря, не думал, что вернусь к нему. Но не так давно я убедился в том, что такой фильм нужен — продюсер картины «Последний герой» к одной из годовщин решил выпустить ее в повторный прокат. К этой идее я отнесся скептически, и когда шел представлять фильм в петербургский кинотеатр «Аврора», думал, что там будет горстка фанатов в зале. Оказалось, что билеты проданы на три дня вперед, но самое удивительное — я увидел много молодых лиц, тех, кто родился уже после гибели Виктора. И это меня вернуло к тому самому замыслу. Потому что, мне кажется, в нашей истории не было второго такого человека, кроме Гагарина, чье влияние — я сейчас говорю не только о музыке и стихах — со временем только бы возрастало.
Почему вы сразу поехали на место аварии — это интуиция документалиста?
Мы, кстати, тогда практически ничего не снимали, хотя поехали с камерой... Не знаю, наверное, интуиция, даже инстинкт. Вот почему Семен Аранович, режиссер с моей родной Ленинградской студии документальных фильмов, рискуя очень многим в своей жизни и карьере, снимал похороны Анны Ахматовой? Есть кадры, которые остаются в истории навсегда. И я чувствовал, что все, что связано с гибелью Виктора Цоя, останется в истории.
А чем вас все-таки зацепил этот водитель?
Я увидел человека, для которого за считаные секунды все перевернулось — весь его быт, уклад, все, чем он жил. Вот он выехал из-за поворота, кто-то в него врезался — и жизнь разделилась на до и после. Кстати, уже перед съемками я попросил своих латышских продюсеров найти его, хотелось увидеть его еще раз. Выяснилось, что он живет где-то очень далеко, чуть ли не в двух часах езды от Риги, и он нехотя согласился встретиться с нами, а снимать себя категорически запретил. Кто-то однажды его обманул, поговорил с ним и напечатал какую-то гадость, и вот с тех пор он ни с кем не общался. Мы с оператором Юрием Клименко и художником Леной Жуковой приехали к нему уже под вечер. Во дворе стоял «Икарус», естественно, не тот самый, но он до сих пор его водит, хотя ему уже за 70. Нас встретил такой мрачный человек, хорошо говорящий по-русски, и где-то через минут сорок он оттаял. Чайку нам налил, предлагал по рюмке, но мы уже не стали. И вдруг он говорит: ну если хотите — снимайте. А мы были без камер — только с телефонами, которыми Клименко в итоге снимал его по очереди, пока не сели все аккумуляторы. И еще часа два с половиной мы у него просидели.