Vogue

Морозовская стачка

Год на­зад рек­тор ху­до­же­ствен­но­го учи­ли­ща па­мя­ти 1905 го­да, скуль­птор Алек­сей Мо­ро­зов ушел на год в твор­че­ский от­пуск. Ито­ги — на вы­став­ке в ММСИ.

Фото: Sebastiano Pellion di Persano. Текст: Алексей Тарханов

«Ма­ру­ся, те­бе сей­час кон­соль­ки под­не­сут для при­хо­жей», — Алек­сей Мо­ро­зов зво­нит же­не Ма­ше с бло­ши­но­го рын­ка Лук­ки. Ан­ти­ква­ры с ран­не­го утра за­хва­ти­ли пло­щадь, на ко­то­рой мы при­се­ли по­го­во­рить за пер­вым ка­пу­чи­но. Мо­ро­зов ост­рым гла­зом пре­по­да­ва­те­ля (он ко­ман­ду­ет Мос­ков­ским ху­до­же­ствен­ным учи­ли­щем па­мя­ти 1905 го­да, но сей­час взял го­дич­ный ака­де­ми­че­ский и твор­че­ский от­пуск) ска­ни­ру­ет раз­ва­лы пе­ред на­ми и за­ме­ча­ет две од­но­но­гие ба­роч­ные кон­со­ли: «Дав­но та­кие ис­кал». Стор­го­вав­шись, от­прав­ля­ет про­дав­ца с кон­со­ля­ми к се­бе до­мой, в но­вую квар­ти­ру, пол­то­ра го­да на­зад куп­лен­ную в ста­ром до­ме. А сам оста­ет­ся на пло­ща­ди сто­ро­жить со­кро­ви­ща, остав­лен­ные ста­рьев­щи­ком на его по­печение.

Пе­ред ним ка­пу­чи­но кья­ро — по­свет­лее, по­боль­ше мо­ло­ка, пе­ре­до мной — ску­ро, по­боль­ше ко­фе. Шут­ли­вое объ­яв­ле­ние в ба­ре гла­сит: «Вся­кий ма­ка­ю­щий бри­ошь в чаш­ку дол­жен не­мед­лен­но оста­вить за­ве­де­ние». Хо­ро­шо, ес­ли не вы­го­нят из го­ро­да. Но я не мо­гу от­ка­зать­ся от пле­бей­ской при­выч­ки, про­дол­жая меж тем разговор.

— Да­лась вам эта Ита­лия! А как же пей­за­жи на­шей сред­ней по­ло­сы? Ее не­брос­кая красота?
— Мне хо­чет­ся Ве­ли­кой кра­со­ты, — го­во­рит ав­тор па­мят­ни­ка Ста­ни­слав­ско­му и Не­ми­ро­ви­чу-Дан­чен­ко в Ка­мер­гер­ском пе­ре­ул­ке и по­во­дит ру­кой, буд­то ото­дви­гая окру­жа­ю­щий нас за­на­вес. — Мы вот си­де­ли здесь с Па­о­ло Сор­рен­ти­но, как раз на этом ме­сте, и го­во­ри­ли о том, что зна­чит кра­со­та в Ита­лии. Она здесь в каж­дом кам­не, в каж­дом зву­ке, в каж­дом же­сте. В об­щем, за­пи­ши­те так: «Он по­лю­бил Ита­лию как вся­кий ис­тин­но рус­ский художник».

В этот мо­мент за пле­ча­ми Мо­ро­зо­ва вы­рас­та­ют Брюл­лов с Ки­прен­ским, Щед­рин с Ива­но­вым и До­сто­ев­ский с Гоголем.
— Мы с Ма­шей при­е­ха­ли сю­да де­сять лет на­зад и на­столь­ко влю­би­лись в Лук­ку, что ста­ли ис­кать квар­ти­ру, — про­дол­жа­ет Мо­ро­зов. — До это­го сни­ма­ли дом в Ум­брии. Там бы­ло не­пло­хо, но ра­бо­тать не так удобно.

И рас­ска­зы­ва­ет о том, как по­пал в Ита­лию. Ис­ход­ный пункт — ули­ца Ва­ви­ло­ва в ко­опе­ра­тив­ной мно­го­этаж­ке, где рас­по­ло­же­ны сту­дии Мос­ков­ско­го со­ю­за ху­дож­ни­ков. Мо­ро­зов арен­до­вал там ма­стер­скую («Сво­ей у ме­ня ни­ко­гда не бы­ло, я не сын ака­де­ми­ка, не сын мил­ли­о­не­ра и не член Со­ю­за ху­дож­ни­ков») и вку­шал все пре­ле­сти сто­лич­ной око­ло­ху­до­же­ствен­ной жиз­ни: тес­но­ту, до­ро­го­виз­ну, лифт на про­фи­лак­ти­ке, сон­ный зим­ний свет, не­до­ста­ток ма­те­ри­а­лов и убо­гое ли­тей­ное про­из­вод­ство. Мра­мо­ром с брон­зой Москва, пря­мо ска­жем, не бо­га­та. «Та шко­ла ли­тья, ко­то­рую к нам при­вез­ли ита­льян­цы и фран­цу­зы, дав­но ис­чез­ла, — по­жи­ма­ет пле­ча­ми Алек­сей. — В го­ды «су­ро­во­го сти­ля»