Выбор Vogue
Мой рейв
Возвращение безумной моды девяностых анализирует ветеран московской «рейволюции» Настя Лыкова.
На картинке из инстаграма две далеко не юные девушки бодро шагают сквозь толпу любопытных на показ Джорджо Армани в Милане. У одной — буйные синие кудри, у другой — оранжевые пряди до плеч. Я смотрю на них, и у меня теплеет на сердце. Мне хочется, как делают современные трехлетки, увеличить большим и указательным пальцами картинку на экране и расцеловать работниц модной индустрии в их цветные рейверские макушки.
Прекрасное радужное и веселое безумие, царящее на подиумах этой осенью, обозреватели моды так и называют — new rave. А у меня такое чувство, как будто я ни с того ни с сего сняла с книжной полки, скажем, «Чапаева и пустоту» или Владимира Сорокина, а из книжки на меня, как разноцветные конфетти из хлопушки, посыпались отпечатанные в «Кодаке» фотографии моей юности — свободных, страшных, счастливых и звонких, по выражению Ивана Охлобыстина, 1990‑х.
Вот расписные ботинки на оглушительной платформе из коллекции Marc Jacobs весна–лето 2017: у щиколотки изображен пистолет, платформу обнимают тонкие женские пальцы с алым маникюром, у каблука притаилась зеленая жаба в короне — такие точно могли бы участвовать в показе Андрея Бартенева, первого московского, как тогда говорили, авангардного модельера, который в 1995 году выпускал на подиумы казино и первых ночных клубов безумные конструкции из папье‑маше. Теперь художественные критики