Посмотри на эти звезды
Смелый Александр Добровинский взялся быть адвокатом харассмента — на неблагодарной родине этого извращения.
Когда она четвертый раз повторила слово «негодяй», я решил возразить:
— Все-таки нельзя так оскорблять мужчину. И потом, в этом деле много неясностей…
За столом все замолчали и уставились на меня не мигая. Казалось, что кто-то включил напряжометр.
В самолете я прочел, что у берегов Калифорнии обнаружены акулы без мозгов. Якобы завелся некий паразит, который, проникая через жабры или еще какое-нибудь отверстие, поедает мозги этих страшных рыб. Мне показалось, что именно с такими экземплярами я ужинал в своем любимом итальянском ресторане Scalini Fedeli. Как эти зубастые приплыли в Нью-Йорк и нырнули за угловой стол, было отдельной историей. Пока мне предстояла явно неравная битва.
Вот уже полчаса роли в перформансе «Три хищницы и адвокат» исполняли следующие акулы. Номер один слева — слегка шизанутая Мэй. Бывшая наша. Живет в Америке шесть лет, делает вид (по крайней мере, со мной), что забывает русский язык. Хочет быть большей американкой, чем статуя Свободы. У нее скончались родственники в Москве, и она мечтает получить наследство. Оплатила мне гонорар, дорогу и гостиницу — собственно, поэтому я сюда и прилетел, но, кажется, получит от меня все деньги взад, потому что вызывает аллергию в форме ежечасного чиха. Мэй в девичестве, конечно, никакая не Мэй, но после второй недели в США решила, что Маша звучит обыденно. Мечтает выйти замуж за персонажа с Пятой авеню с окнами на Центральный парк. Говорит, что стилист. Мне все равно, и я делаю вид, что верю. После фразы: «Александр, как это будет по-русски: «Give me some water, please»?» — я был готов ее задушить прямо за столом. Старею…
В правом углу ринга — девушка Джесс. Действительно напоминает чем-то мою обожаемую собаку Джессику, но моя москвичка умнее. Джесс работает в какой-то потрясающей газете журналисткой, по крайней мере, ей так хотелось себя называть. На самом деле она специалист по объявлениям. Но не по простым каким-то объявлениям, а по похоронным и свадебным. А так как умирают в Нью-Йорке чаще, чем женятся, то тезка моей собаки старается дружить больше с будущими покойниками, чем с женихами и невестами. Джесс за аперитивом очень мило рассказывала о своей проблеме: пару лет назад она держала в больнице шариковую ручку в пергаментной ручке некой восьмидесятилетней мадам Беркович и наконец уговорила ту заплатить пять тысяч долларов за внушительное объявление о собственной предстоящей кончине. Однако старушка оказалась довольно живучей и отказалась бросаться копытцами. Мало того, Беркович, как это свойственно большинству Берковичей, начала требовать за свой некролог деньги обратно. Причем с большим скандалом. Трагичная история оборвалась на чем-то непонятном, так как коктейль «Манхэттен» отвлек внимание Джесс, и она забыла, о чем рассказывала.
И наконец, напротив меня сидела холодная, как айсберг, трахнувший «Титаник», девушка Ким. Почти Кардашьян, но с меньшей… ну, в общем, значительно тоньше. Ким работала брокером на бирже, была практически коренная манхэттенка и постоянно говорила, что она «сделала себя сама». В чем это выражалось, мне было не очень ясно. То ли имелось в виду, что она от кого-то отпочковалась при рождении, то ли она сделала себе грудь или получила образование не выходя из дома, но все это так и осталось американской тайной. Моя ремарка по поводу того, что Ким — самая распространенная фамилия в Корее, была встречена легким налетом антироссийского настроения. Ким сообщила мне, что «во время Второй мировой войны корейцы, науськанные русскими коммунистами, потопили американский флот на Гавайях, и за это на них сбросили атомную бомбу, расфигачив весь их сраный Берлин». И сейчас «они тоже допросятся». Я понял, что в истории США и современной политике я полный ноль, и, тактично извинившись, сменил тему.