Хороший мальчик
Александр Добровинский пересказывает уникальный сюжет о больших ушах, тетином наследстве и необратимых мутациях.
«Тебе всю жизнь не хватало денег, и вот наконец ты дождался, когда я умерла. Я была замужем семь раз и много раз встречалась с мужчинами просто так, а тебе что, жалко? Создатель не дал мне детей, хотя зачем-то послал племянника-кретина. Это я тебя имею в виду, а кого же еще? Почему я тебе всегда помогала? Потому что ты внешне очень похож на твоего отца, моего брата, а внутренне — на его жену-проститутку, твою мать. Сейчас, когда я диктую завещание этому вымогателю Натану Фигельсону, который такой же нотариус, как я корейская ракета «земля — воздух», мне сто один год. А будет сто два или сто три. Но до ста двадцати, чувствую, что не дотяну. Поэтому и решила расстаться с деньгами, которые зарабатывала, копила и снова зарабатывала всю жизнь своей головой и другими частями тела. И теперь я должна расстаться с этими деньгами. Зачем? Сама не могу понять. И отдам все-таки четыре тысячи шекелей, а это тысяча двести долларов, я еще не разучилась считать, недоделку Фигельсону за его нотариальные услуги».
Уважаемый израильский нотариус Натан Фигельсон вздохнул, вытер платком пот со лба, поправил очки и продолжал читать.
«…Фигельсону за его нотариальные услуги. Так вот, все свое состояние, которое я насобирала, похоронив всех мужей до единого и будучи директором самого известного одесского общественного туалета в лучшие годы, плюс делая в жизни еще массу вещей, не важно уже каких, я разделила на несколько кучек. Но с оговорками, потому что все деньги идут на благотворительность…»
Вышеупомянутый племянник, друг детства, по меткому выражению моей мамы — «еврей-тысячник» (один еврей-идиот на тысячу умных), Толя Кацман вздохнул и срывающимся голосом сказал: «Тетя Роза была при жизни такой гнилушкой, еще хуже, чем мой папа. На том свете они споются».
«…на благотворительность. Толя! То, что ты сейчас сказал или подумал при всех, я услышала. Ой-вей, ты зря это сделал», — продолжал нотариус.
В кабинете поверенного Фигельсона все засмеялись, кроме Кацмана.
«Все понятно? Сейчас стойте там и слушайте сюда. Первая кучка денег, сумма совсем маленькая, идет на содержание моей могилы в ближайшие десять лет. Потом посмотрим, но я могу и вернуться. Вторая сумма отправится на счет фонда памяти жертв холокоста: половина моей семьи лежит в Бабьем Яру, и это нельзя забыть. Теперь по поводу эталона идиота: я сейчас говорю за своего племянника Анатолия Кацмана. Толя, тебе от старой тети Розы что-нибудь тоже перепадет. Но все не так просто. В Лихтенштейне какое-то время назад я открыла фонд. Толя, не вздумай думать, что это для тебя: или я умру еще раз, а мне этого не хочется».
— Может быть, чай, кофе, воду? — спросил нотариус. — А какой-нибудь бутерброд к кофе нельзя уже за деньги тети Розы? — отозвался «эталон идиота». — Можно, — ответил Натан Фигельсон и попросил секретаршу принести из запасников пару ирисок для главного наследника. — Я продолжу?
«По моей договоренности с управляющими фондом, ты, Толя, никогда не узнаешь, сколько там чего лежит. Но можешь брать оттуда деньги на определенных условиях. Ты хотел развестись со своей женой и снова найти себе молодую шлюху? Или уже нашел? Так ты не разведешься. И скажу тебе почему. Да потому что ты идиот, и это знаешь! Я помню, как ты подвесил бедной девочке интересную болезнь, и она не выцарапала тебе глаза, не налила в борщ цианистый калий только потому, что думала за то, что сама тебя заразила. С кем не бывает, но с тобой это бывает постоянно. Ты первая еврейская свинья, которая гуляет на воле. Но что я могу сделать, когда ты мой племянник, а других родственников у меня не осталось? А теперь вот мое завещание».
Нотариус снял очки. Выпил мелкими глотками стакан воды. Протер очки. Вздохнул. Налил еще воды. В комнате висела гробовая тишина. Чувствовалось, что Толя Кацман через минуту удушит Натана Соломоновича.
«А теперь вот мое завещание. 1. Еще раз. Ты никогда не узнаешь, сколько денег лежит на счете фонда. Лихтенштейнцы тебе не скажут, а я могу рассказать сама, только когда мы встретимся. 2. Однако если тебе нужны деньги, ты можешь направить требование в фонд с обоснованием, зачем они тебе нужны. Фонд рассмотрит твои требования исходя из того, что ты жулик и можешь все наврать, и только после этого даст согласие. 3. Но и это не все. Твоя жена тоже должна дать согласие на сделку, бизнес, инвестицию и так далее. Без ее разрешения фонд деньги не выдаст. Если ты разведешься, фонд перестанет реагировать на твои требования. 4. Все сделки будет регистрировать и оформлять внук брата моего бывшего любовника Саша Добровинский. Не нервничай, его счета будет оплачивать фонд. Само собой, фонд также оплатит медицинские счета на операции и прочие вещи, но не тебе, так как я тебя знаю, а напрямую больнице или первоклассному лечащему врачу. Понятно? И не вздумай нарочно болеть и по четыре раза вырезать себе аппендицит и гланды. Попробуй трепанацию черепа — вдруг у тебя найдут мозги! 5. Так как ты не знаешь, сколько денег я оставила, то только от тебя будет зависеть, как быстро ты растранжиришь все, что есть. 6. Твои дети, которых, кстати, я очень люблю, после того, как вы с женой прикончите друг друга из-за оставленного мною наследства, разделят остатки бабла в равных долях. Если что-то останется. В чем я, несмотря на все мои предосторожности, сомневаюсь. Все? Да, все. Я пошла. А, нет, не все: если ты по какой-либо причине сядешь в тюрьму, деньги ты увидишь как свои лопоухие уши. Живи хорошим человеком. Тетя Роза».