Виталий Полонский
Главный хормейстер Musicaeterna Виталий Полонский работает с одним из лучших коллективов мира, который хотя и обладает «оперным Оскаром» Opera Awards, но максимально не похож на классический хор: его артисты поют, танцуют, дают открытые уроки петербуржцам и ночные концерты в церквях. Для Полонского важен репертуар: исполняют не только литургические мотеты и эпичные «Страсти по Матфею» Баха, но и музыку современных композиторов: Алексея Ретинского, Алексея Сюмака, Андреаса Мустукиса и Филиппа Эрсана. За пять лет в Петербурге хор освоил самые удивительные площадки: Исаакиевский, Феодоровский и Смольный соборы, Эрмитаж и Петрикирхе — и будет продолжать звучать в городе, пока в здании Дома Радио идет реконструкция.
Что общего у Баха, Перселла и группы «Астудио»?
Грандиозная премьера 2024 года у оркестра и хора musicAeterna — трехчасовая барочная оратория «Страсти по Матфею» в Большом зале Санкт-Петербургской филармонии. Как вы подступались к этому эпичному опусу Иоганна Себастьяна Баха?
К «Страстям по Матфею» мы шли очень осознанно и постепенно. Весь сезон 2023/24 мы работали с музыкой на немецком языке. В октябре я с хором musicAeterna представил программу «Все мотеты Баха». В самом термине «мотет» (от французского mot — «слово») заложено отношение композитора к слову. Бах соединил фрагменты псалмов, цитаты из Библии и Посланий апостолов, гимны Мартина Лютера и духовную поэзию. Эти тексты, написанные высоким слогом, должны звучать максимально выразительно и ясно, чтобы подчеркивать духовную суть музыки.
В ноябре мы исполнили ораторию Йозефа Гайдна «Семь последних слов нашего Спасителя на кресте» вместе с оркестром musicAeterna и дирижером Дмитрием Синьковским. Для этих концертов все артисты занимались фонетикой с лингвистом Наташей Константиновой: я считаю, она может стать одним из лучших вокальных коучей в России. Это редкая профессия, которой специально не учат, а ведь вокальный язык отличается от разговорного. Между тем, как хор звучал на немецком год назад, и сейчас — разница колоссальная. Поэтому когда мы приступили к репетициям «Страстей по Матфею» с Теодором Ку-рентзисом, то были во всех отношениях подготовлены к работе над этой многослойной партитурой для двух групп солистов, двух оркестров и двух хоров, не считая детского.
«Страсти» исполняются на исторических инструментах в барочном строе 415 Гц, что почти на полтона ниже стандартной высоты 440. Это стало дополнительной сложностью? Только для музыкантов с абсолютным слухом — на начальном этапе «чтения с листа». Дело в том, что они видят ноту ля, а звучит ля-бемоль — просто кошмар какой-то!
А стоит ли реконструировать музыку? Должны ли современные исполнители следовать тому, как она была написана двести, триста, четыреста лет назад? Или все-таки имеет смысл адаптировать музыку к современному восприятию?
Это сложнейший вопрос. В конце 1960-х в музыкальном словаре появилось слово «аутентичный», то есть «подлинный». Сейчас оно почти исчезло из нашего лексикона, его заменил термин «исторически информированное исполнительство». Я не думаю, что нужно реконструировать именно звучание: тогда были другие инструменты, другой уровень подготовки музыкантов. Важно стремиться воспроизвести звук, который композитор слышал в своем воображении, даже если он не мог в тот момент его добиться. Думаю, если бы современный слушатель оказался на концерте XVIII века, он бы сильно удивился.
Удивился или разочаровался?
Сложно сказать. Каким был городской саундтрек двести лет назад? Слышали ли мы, живущие сейчас, как выливаются помои на улицу или как лошадь стучит копытами по средневековой мостовой? Нет. Мы можем это только вообразить. Как узнать, как звучало пение в Средние века? Никак! Мы только можем предположить, например, что это было довольно тихое пение, судя по тембру и громкости инструментов, на которых тогда певцам аккомпанировали. Художник прежде всего исходит из воздействия на слушателей. Если тот образ, который был заложен композитором в музыке XVI века, точнее можно донести до слушателя с помощью современных приемов, значит, лучше воспользоваться именно ими. Условно говоря, не стоит заставлять публику сидеть на жестких лавках, даже если раньше это было устроено так. Тем не менее мне очень нравится возможность с этими знаниями поиграть.
Я всегда стремился понять принцип универсального музыканта Ренессанса, который пел, танцевал, читал стихи, был актером. Я был участником новосибирского ансамбля ранней музыки Insula Magica и специально учился играть на блокфлейте, до сих пор могу наиграть какие-нибудь легкие сонаты. Мне было интересно почувствовать инструмент, чтобы лучше понять вокальную природу музыки барокко.
Существует ли разница между публикой XIX и XXI веков: говорят, что когда Ференц Лист гастролировал с концертами, то практически каждый его слушатель не просто знал ноты, но и сам мог исполнить его произведения.
Возможно, ничего не изменилось. Тогда не существовало массовых концертов: стадионы Лист не собирал. Соответственно, камерные концерты были адресованы небольшой группе просвещенных людей. У того же Моцарта в «Волшебной флейте» зашифрованы масонские коды, но она была написана для Венской народной оперы. Как и сегодня, тогда действовал принцип «знающему достаточно».
В XVIII веке в опере было принято разговаривать во время действия, решать дела, заводить знакомства, вызывать на дуэли. Зал замолчал только в начале XX века, когда композиторы и дирижеры стали превращаться в суперзвезд. Сейчас зал тоже молчит, но снимает выступление на телефон.
За последние два века изменилось не только восприятие музыки, но и традиция исполнения. Например, многие духовные произведения стали исполнять в светских залах. Я убежден, что музыка требует от слушателя стопроцентного погружения. Для меня оскорбительно, когда на сцене дирижер и более ста музыкантов раскрывают душу, а зрители в зале смотрят в телефон. Мы всегда предупреждаем о необходимости выключить телефон, вернее даже не столько о необходимости, сколько о горячей просьбе музыкантов не пользоваться телефонами. К сожалению, многие пренебрегают этим и тут же достают свой гаджет. Тогда я подхожу и «голосом musicAeterna», которым только что зачитывал предупреждение, говорю: «Это лично я только что просил вас не фотографировать. Пожалуйста, не делайте этого!»