Матильда Шнурова
Муза и двигатель новой петербургской гастрономии открывает сразу четыре новых проекта: кафе с полезной едой Bio My Bio, а также обновленный концепт «КоКоКо», который превратился в бистро, кондитерскую и ресторан высокой кухни на острове Новая Голландия.
Лицо, сердце и мотор петербургской гастрономии Матильда Шнурова превратила свой ресторан локальной кухни «КоКоКо» в маст-визит-достопримечательность города, куда уставший от красот Эрмитажа модник спешил отведать десерт «Камея». Теперь вместо одного у нее сразу четыре проекта — «КоКоКо» превратился в кондитерскую, бистро и ресторан высокой кухни на Новой Голландии, а на старом месте появилось ЗОЖ-кафе Bio My Biо. «Так вот же она — муза внутреннего туризма!», — подумали мы и с опергруппой «Собака.ru» отправились на съемки обложки в Ленинградскую область.
«Без мистики запустить все это в пандемию невозможно», — подумала директор отдела моды Ксения Гощицкая и попыталась узнать у Матильды «заветные три карты». И выяснила, что хотя наша кавер-герл пифия с вероятностью девяносто семь процентов (не обошлось без черной курицы — логотипа ресторана «Кококо»), чудес не бывает: драмы, трагедии и токсичные отношения упорной работой над собой она превратила в мотивацию и принятие себя. И у вас получится!
Скорость и мощь, с которой ты движешься, поражает. Ресторан, который попал в рейтинг лучших в мире, новые проекты, которые запустились в кризис пандемии — где у тебя кнопка, хочется спросить.
Судьба поставила меня в такие обстоятельства, что точки, в которой я могла бы остановиться, ни разу не случилось. Во мне видят настолько сильного человека, что даже в близких отношениях мне бывает сложно донести, насколько я на самом деле хрупкая. Я с детства ищу такое место, про которое смогу сказать — вот мой дом, и это не столько точка на карте, сколько ощущение. Есть у Мадонны песня Easy Ride — когда мне было лет шестнадцать, она была прямо-таки моим кумиром с ее постоянными сменами образа и поисками себя. Там такие слова: When I touch the ground I come full circle, To my place and I am home, I am home. И вот, наконец, впервые в жизни у меня появилось устойчивое ощущение, что я, наконец, к этому понятию дома движусь. Чувство, что сейчас я сама плету свою судьбу, приводит меня в состояние счастья. Конечно, со мной по-прежнему случаются и проблемы, и драмы, но я совсем по-другому на них реагирую — обретение этой внутренней свободы перевешивает все.
Как ты не теряешь мотивацию? Можно было бы сложить лапки и почивать на лаврах: лицо русской кухни, светский персонаж most invited — и вот это вот все у тебя уже в активе.
А у меня нет выбора. Мир сейчас стал довольно жесток к тем, кто не движется с бешеной скоростью вместе с ним. Нужно постоянно развиваться, отвечать новым тенденциям, новым запросам, новым технологиям. Если ты на полгода расслабился — все, выпал, потерял актуальность. Причем даже твой собственный образ мысли становится старомодным — настолько интенсивны все эти процессы. Потом история моей жизни такова, что один неверный шаг — и меня утянет в русскую хтонь. В нашей стране такое случается постоянно, взять хотя бы недавнюю трагедию с Михаилом Ефремовым. Не имея поддержки сплоченной семьи, никакой опоры, кроме себя самой, я чувствую тонкую грань, которую перейдешь — уже не выберешься. Я выросла в маленьком городе в Воронежской области, мой брат погиб в автомобильной аварии, когда ему было двадцать три года, сел пьяным за руль. И я вижу в этой трагедии то, что у него не было той самой мотивации. Ему все или уже надоело, или было непонятно, зачем. В этом отсутствии мотивации вообще глобальная проблема русских городов — люди часто не видят никакого смысла в жизни и спиваются в раннем возрасте. В СССР была хоть какая-то надежда: ты понимал, что можешь отлично учиться, стать ученым или инженером — наука и образование были тем самым социальным лифтом для тех, кто хотел вырваться. Сейчас этот вид транспорта не едет.
Но ты не стала дожидаться этого разочарования и уехала из Воронежа?
Да, но меня ничего там и не держало — мой отец тоже погиб, а моей маме я была безразлична. Я в шестнадцать лет переехала в Москву, мои любопытство и энергия привели меня в студию звукозаписи «Поднебесная» продюсера группы «Тату» Ивана Шаповалова — на тот момент интереснейшую творческую лабораторию города. Потом я познакомилась с Сергеем Шнуровым и оказалась в Петербурге. Мои отношения с этим городом лучше всего описывает картина Валентина Серова «Петр I», как ты помнишь, на ней навстречу ветрам в башмаках с пряжками гордо шагает первый император, а за ним, сдуваемые ураганом, ползут какие-то министры, ну и Меншиков, наверное. Так вот, первый день в Петербурге помню, как сейчас: слякоть, снег в лицо, грязища — а я на каблучищах и в легком пиджачке. А Сергей мне говорит: «Так, … (шагаем), несмотря ни на что!». Это стало моим девизом — так я и … (шагаю), несмотря ни на что, уже тринадцать лет.
А говоришь, что хрупкая!
Моя ракета летит так давно и у нее уже столько заплаток и аварий, что она стала очень хрупкой. И со всем этим аппаратом мне нужно предельно аккуратно обращаться — и с точки зрения психики, и с точки зрения тела, и с тем, чем я себя насыщаю: общением, образованием, опытом. Токсичные отношения, зависимости, созависимости расшатывают мои и без того тонкие опоры. Как-то я жаловалась подруге: «Ну почему он пьет, пьет и не хочет останавливаться?!», не будем уточнять, на кого. А она ответила: «Потому что здоровье позволяет. Было бы плохо, бросил бы уже». Так вот, вопрос в наличии ресурса. Многих судьба одарила изначально базовыми ресурсами в виде семьи, партнера, с которым хорошо и надежно, близкими отношениями с родителями — и имея эту базу они могут себе позволить где-то съехать, где-то разрешить токсичные отношения. Мне приходится быть избирательной, так как этих ресурсов у меня нет. Я себя уберегла от катастрофы моей изначальной экосистемы, и мне важна устойчивость. Но мой корабль развалится на куски, если я буду попадать в турбулентности. Я это очень остро чувствую и стараюсь этого не допускать.