Интерьер
Зарисовки из южной долины
О том, что для него идеальный дом, рассказал художник Дмитрий Гутов.
Я запомнил имя художника Гутова, когда впервые побывал на его выставке «Дилетантизм в искусстве» в галерее Марата Гельмана. Что-то в этой скромной, но вполне доброкачественной живописи, честно написанной «с натуры», откровенно сопротивлялось обычным постмодернистским разборам. Зрители недоумевали, разглядывая реалистическую весеннюю распутицу в Кузьминках или портрет собачки Пушка рядом с лужей. Такое чувство было, будто попал на выставку из запасников Третьяковской галереи. Идея заключалась в том, что никакой концептуальной идеи не было. Художник с острой бородкой весело посверкивал стеклами очков в модной оправе, и по его румяному лицу было видно, что он доволен произведенным эффектом.
Прошли годы, и наши пути с Гутовым снова пересеклись. На этот раз декорациями служили не его работы, а картины Брейгеля и Тинторетто. Вместе с другими участниками ярмарки современного искусства в Вене viennacontemporary я оказался на экскурсии в Историческом венском музее, где гидом был Дмитрий. Он вел нас по залам, тонко выбирая произведения, которые выстраивались в некий законченный искусствоведческий сюжет, дававший максимально полное представление об одном из самых великих художественных собраний в мире. Тогда-то я узнал, что Гутов еще превосходный лектор и профессиональный музейный экскурсовод. Со времени нашей первой встречи он почти не изменился. Был так же подтянут, энергичен, весел, а его оранжевая курточка, по колеру напоминающая цвет униформы работников дорожного строительства, подчеркивала свежий цвет лица человека, который много времени проводит вдали от «шума городского».
Выяснилось, что Гутов действительно давно стал подмосковным жителем. Несколько лет тому назад он приобрел дом в поселке Южная Долина, что в девяти километрах от МКАД, и там устроил себе мастерскую. Выбирается он теперь в столицу крайне редко, если только по неотложным делам. Мне захотелось взглянуть, как живут актуальные художники, и Гутов любезно согласился принять меня вместе с фотографом Михаилом Лоскутовым. Приезжаем. Сонная тишина, ряд аккуратных таунхаусов, коттеджей и малоэтажных домов. Идиллическая роща, темнеющая вдали. Похоже на пригород мегаполиса где-нибудь в Северной Европе. Лаконично, стильно, функционально. Пять минут до ближайшего гастронома, три – до последней резиденции вождя мирового пролетариата Горки Ленинские. Туда Гутов зимой регулярно наведывается на лыжах, благо в знаменитый парк пускают беспрепятственно.
Безусловное достоинство архитектурного проекта застройщика компании RDI – уважение приватности соседей. Дома не заглядывают друг другу в окна, а располагаются на вполне пристойном расстоянии, сохраняя надменную европейскую экстерриториальность. Когда Гутов сюда приехал, тут вообще никого не было. Он, конечно, побаивался новорусской публики с ее шашлыками и «шансоном». Но, к счастью, эти граждане по-прежнему предпочитают Рублевку и Новую Ригу. Для них тут слишком скромно и социально чужеродно. Основной контингент местных жителей составляет средний класс на «тойотах» и «вольвах», исправно выплачивающий свою ипотеку и стремящийся вывезти семью за черту города. Тем более, говорят, ближайшие школы вполне неплохие, да и круг общения складывается симпатичный. Гутов даже иногда читает своим соседям лекции по искусству, а случается, что приглашает на свои выставки.
Присутствие в Долине художника с мировым именем выдает несколько огромных валунов, концептуально расставленных по всему участку. На мой вопрос «Зачем они вам?» Дмитрий ответил с обезоруживающим простодушием: «На них приятно смотреть». К тому же они напоминают ему японский сад камней. А все японское Гутов обожает. Он и дом свой сделал в духе какого-то одушевленного минимализма, присущего японским интерьерам: окна без занавесок, стены без картин. Только книги, диски с классической музыкой и минимум функциональной мебели без всяких художественных изысков. Получилось просто и уютно.
Это не первое его загородное жилище. Раньше у Дмитрия с женой был дом в деревне Фенино под Гжелью. Когда дети были маленькие – а у Гутовых их трое, – их надо было куда-то вывозить на лето. А больше ни для чего этот дом и не годился. «Сами понимаете, изба и люди», – печально разводит руками Гутов. Вообще, с мастерскими ему не слишком везло. Долгое время он снимал у знакомого художника комнату на Кузнецком Мосту, быстро ставшую чем-то вроде проходного двора. Не было человека, который бы, приезжая в Москву, не заглянул в мастерскую к Гутову или, проходя мимо, не зашел выпить. Дмитрий, человек воспитанный, светский, любящий принимать гостей, отказать никому не мог. Поэтому его мастерская быстро приобрела статус модного московского клуба. Впрочем, это уже было время относительного благополучия, а вот в 1990-е годы Гутов узнал, что такое настоящий жесткач. Денег не было, работы никакой, хоть в дворники иди. Интересуюсь, как же он выживал...
– Я занимался всем. Буквально всем. Например, мог дать начинающему политику консультацию, когда он собирался куда-то избираться.
– Вы про это что-то понимали?
– А там и понимать особенно не надо было. Я был уже вполне себе модный художник. Меня иногда показывали по телевизору, про меня писал «Коммерсантъ», мои картины и инсталляции выставлялись в лучших галереях Москвы. Но денег при этом никаких! Именно тогда я начал консультировать. Приходит ко мне какой-нибудь мордоворот, будущий депутат, и говорит такой приблизительно текст (Гутов понижает голос на октаву): «Слушай, мне тут надо избираться. У меня есть на рекламную кампанию триста тысяч. Хочу напечатать на них плакат, чтобы там было только мое лицо, а внизу: “Я за правду!” Как думаешь, сработает?» Я ему, конечно: «Потрясающе!» А что еще можно тут сказать? «Только сделай, Бога ради, чтобы нигде твоего лица не было. Оставь только свой слоган. И всё! Зачем терять триста тысяч? Из них заплати мне пять, а остальные потрать на благотворительность». Как ни странно, мои немудреные консультации неплохо срабатывали, а мне помогали кое-как держаться на плаву. Еще я делал дизайнерские проекты для новых русских. Убойный опыт. Никому не пожелаю. Этим ребятам было невозможно объяснить, что не надо вешать хрустальные люстры размером с потолок. Был период, когда меня взяли на должность главного художника Гостиного Двора. Любимый проект Лужкова. Они там дербанили не то миллиард, не то полмиллиарда долларов. У меня глаза вылезли из орбит, когда до меня стало доходить, о каком порядке цифр идет речь. Я же был бедным художником, у которого не всегда хватало денег на метро. За два года, что я там отслужил, у меня не было ни одной выставки, зато каждую неделю по субботам проходили совещания с мэром и его соратниками. Я оказался в центре московских дел и разборок. Помню, как после первого заседания ко мне подошел человек, который меня опекал, и очень мягко предупредил: «Дима, я знаю, что у тебя много друзей-журналистов, но если хотя бы одно слово из тех, что ты здесь услышишь, станет кому-нибудь известно,