Литература осень 2025: Чара
Рассказ
1
В начале девяностых Павлик Колдаев окончил с красным дипломом университет и остался преподавать на кафедре. Платили ему совсем не много, а у Колдаева был маленький ребенок и жена не работала, потому что сын родился недоношенным и требовал специального ухода.
— Пока дитя маленькое, массаж надо делать, после года поздно будет.
Так объяснил молодым родителям похожий на Пьера Безухова частный врач-педиатр из Филатовской больницы. В качестве гонорара Павлик предложил коллекционный японский виски, бог знает сколько лет пролежавший у них дома. Безухов повертел бутылку и попросил, чтобы ему заплатили за консультацию деньгами и лучше в СКВ.
— В чем?
— В свободно конвертируемой валюте, — доктор вздохнул и положил виски в ящик стола.
В детской поликлинике ребенка поставили в очередь на массаж и велели ждать месяца три или четыре, но Павлик не хотел упускать время и нашел частную массажистку Тамару. Вернее, это была массажистка из той же поликлиники, только приходила она к ним частным образом. Колдаев брал дополнительные уроки, занимался с капризной кореянкой, которая жила на Смоленской и была недовольна тем, что в русском языке сложная система падежей, давал уроки испанского семье, собиравшейся уезжать на постоянное место жительства в Аргентину, ездил к шестиклас снику Олегу на проспект Вернадского и учил его, как писать сочинение по литературе, однако денег все равно не хватало.
Они ничего не откладывали, в отпуск не ездили и все лето сидели на подмосковной даче, где Павлик вскопал все, что можно было вскопать, и засадил картошкой. Еще у них были грядки с овощами, парник, плодовые деревья, кусты смородины, крыжовника и малины, и со всего этого они собирали семейный оброк. Солили, мариновали, консервировали, варили варенье и закатывали банки с компотом. Заготовками занималась жена. Она не корила Павлика за то, что он мало зарабатывает, но когда Колдаев думал о том, как убого они живут, ему становилось стыдно.
В конце лета Павлик попросил своего зятя Игоря Дубова перевезти банки в город. Консервов оказалось так много, что они не поместились в багажнике просевшего под тяжестью урожая старенького спортивного БМВ с треснувшим стеклом, и часть пришлось поставить в салон.
— Ничего, зато будет что зимой есть, — объяснил Павлик недовольному родственнику. — Возьми себе, что нравится, в счет оплаты. Эскавэ у меня все равно нету.
— Ого, какие ты слова, оказывается, знаешь! — машина взревела, рванула с места, и Дубов стал объяснять Павлику, что давно пора бросать дурацкий университет и уроки, за которые платят гроши, да еще унижают и могут в последний момент отменить и не заплатить.
— Стыдно взрослому здоровому мужику так жить. Делом займись! Да неважно каким! — рассердился он. — Любым, где можно делать деньги. Я, знаешь, шурин, тоже физтех окончил и в аспирантуру поступил, а потом все похерил и открыл свой «Колибри». И ничего унизительного в том, чтобы продавать людям продукты и вещи, не вижу.
— Если я начну заниматься бизнесом, мы потеряем и то, что у нас есть, — вздохнул Павлик и стал размышлять о превратностях судьбы своей и общей. Он был счастлив несколько лет назад, когда наступила свобода, однако скоро почувствовал, что ничего кроме опрятной бедности она ему не принесла, и в душе выросла обида на всех сытых, разбогатевших, наживающихся на чужом горе людей.
— Нашему поколению невероятно повезло, — рассуждал зять, перестраиваясь с одной полосы на другую. Он делал это ловко и непринужденно, и пожалуй, то было единственное, чему Павлик завидовал. Сам он хотел бы научиться водить машину, но еще в военкомате, когда они проходили медкомиссию для призывников, выяснилось, что он дальтоник, и по той же причине Колдаев не смог поступить на геологический факультет, о котором мечтал.
— За месяц можно сколотить целое состояние, и больше такое не повторится. Шанс, который выпадает раз в столетие. Смотри, ты вот от тестя квартиру, дачу, машину получил, на которой не ездишь. А сам что сыну оставишь? Да ты совсем не слушаешь меня!
— Почему? Слушаю.
— А если слушаешь и ничего не хочешь или не можешь, так иди мыть машины, там и то больше платят!
К счастью, дача находилась не очень далеко от города. Они остановились возле гаража, где стояла проржавевшая бесполезная «пятерка», а внизу был оборудован погреб. В холодное время года Колдаев приносил из погреба дары и труды их лета и твердил про себя слова Скарлетт О’Хары из «Унесенных ветром»: никогда моя семья не будет голодать.
Так они и жили, а еще втайне ото всех Павлик писал рассказ о том, как родился их сын, сколько они с женой натерпелись от больниц, врачей, ложных диагнозов и мрачных перспектив, сколько выстрадали и выплакали и как были счастливы, когда страшное осталось позади. Постепенно рассказ расширялся и превращался в повесть. Павлик и сам не знал, для кого и для чего он ее пишет, но так ему становилось легче. А кроме того, это был способ выразить благодарность судьбе, которая их сильно помучила, бросая от отчаяния к надежде и обратно, зато какой чудесный и сообразительный рос теперь мальчик, точно два месяца, которые дитя провело не в утробе матери, а в холодном и резком мире, развили его ум и сердце. Павлик сидел возле манежа, где ползал сын, тюкал на машинке печальную историю с благополучным концом и думал о том, что большего счастья в жизни уже не будет.
Он писал долго, исправлял, вычеркивал, добавлял и снова вычеркивал. Жене говорил, что пишет диссертацию, но иногда спрашивал ее про беременность и роды.
— Зачем тебе? — она не любила вспоминать то время.
Он что-то бормотал в ответ и, выведав нужные ему подробности, шел писать. Потом дал рукописи немного полежать, потом снова прочитал, еще раз почеркал, поломал голову над названием и спрятал подальше от глаз. Может, когда-нибудь сын прочитает – вот и все, что он ему оставит. Однако теперь, после дурацкого разговора с зятем, вдруг подумал: а что если попробовать рукопись продать? Сказал же поэт: пишу для себя, печатаюсь для денег.