Воспоминания — и дом, и путь нашей жизни
Это слова из сертификата, который получает каждый человек в конце перформанса «Кладовая памяти». С режиссером Рут Хоф мы встречаемся у нее дома, на одном из Иерусалимских холмов. Говорим втроем с мужем Рут. Художник Гай Саар Русо — соавтор почти всех ее проектов.
Вы часто спорите?
Р: Да.
Г: Нет.
(Смеются.)
Р: В работе — нет.
Г: Рут создает содержание, а я ему нахожу форму.
Р: Мы танцуем вместе.
Г: Мы не танцуем.
Р: Работая с пространством. Приходим в новое место — и сразу появляются идеи, подхватываем их друг за другом. Как в танце — чувствуем одно и то же.
Г: Да, это танец.
Осенью «Кладовая памяти» снова будет в «ГЭС-2». Будет что‑то новое по сравнению с весной?
Почти ничего. Но за восемь лет этот перформанс очень изменился. Вообще я придумала его к Дню Независимости Израиля. В этот день вспоминают солдат, отдавших свои жизни за страну. Это важный и тяжелый день. И у меня появилась идея создать что‑то вроде Офиса воспоминаний. Но поработать не с коллективной памятью, а с личными воспоминаниями. Тогда это был небольшой проект, потом у него немного изменилось название, и постепенно сложилась та структура, которая есть сейчас: 11 «станций», на каждой из которых происходит нечто, натягивающее веревку воспоминаний и поднимающее на поверхность что‑то очень важное.
Это непривычные для нас способы. Можно заказать что‑то в Баре памяти, послушать музыку, которую подберет для вас диджей памяти, составить фоторобот важного для вас человека, написать на камне воспоминание и бросить в воду.
Что воспоминания дают человеку? Почему они нам нужны?
Р: У меня так много ответов. Ты первый!
Г: Я думаю, мы можем трансформировать наши воспоминания и в итоге менять судьбу.
Р: Для меня воспоминания — история жизни. Мы можем идти с ними рука об руку или отделяться. Не обязательно помнить все. Это нормально — забывать что‑то.
Но вопрос в том, почему сегодня именно это воспоминание пришло. Вот это для меня самое важное в путешествии в «Кладовую памяти». Тебя ведет твое пригласим его на шавуот». Он был как раз на следующий день.
Г: Мы разъехались на несколько лет, но стали хорошими друзьями. Я дал ей время.
Р: Мне был всего 21 год!
Г: И она выросла. А потом, когда мы стали жить вместе, вырос я.
(Смеются.)
Почему вы живете в Иерусалиме?
Р: Это мой родной город. И хотя в Тель-Авиве бывают проекты, это не то место, где я могла бы жить. Он слишком быстрый, слишком напряженный и слишком дорогой. А в Иерусалиме по‑другому. Район, в котором мы живем, похож на деревню. Смотрите, сколько зелени, наши соседи очень разные, тут и ортодоксы, и нерелигиозные люди, и арабы-христиане, и либералы, и консерваторы.
Г: Мой отец был дипломатом, и нам приходилось переезжать каждые три года: мы меняли страны. Потом я учился в Тель-Авиве. Никогда не думал, что буду жить в Иерусалиме, но я нашел здесь покой. Моя студия находится просто в лесу.
Р: И у нас есть целое сообщество здесь. Мои подруги собираются каждые две недели у кого‑то дома. У одной личный кризис, у другой с детьми сложности, и вот садимся в круг, слушаем, советуем, придумываем, как помочь. Плачем вместе иногда. Это очень терапевтично. Наши мужья смотрели-смотрели и тоже начали собираться в этом году.
А насколько вам интересна политика?
Р: Я человек культуры, а она не может существовать без свободы разума, свободы критики, свободы мышления, свободы диалога.
Г: У нас есть одна страна, и мы видим, что случается, когда у правительства появляется слишком много власти.
Как вы думаете, помогает ли культура людям жить?
Р: Для меня это как хлеб и вода. Кто‑то считает, что в кризисные времена не до этого. Но даже в холокост была культура.
Г: Наша культура выросла из древней библейской традиции. Но это нам не помогло. Уже который раз мы создаем все снова, и снова, и снова.
Вы религиозны?
Р: Я не религиозна.
Г: Она религиозна.
(Смеются.)
Г: Это в твоем сердце. Ты из религиозной семьи.
Р: У меня всегда были сомнения в этих вопросах. На самом деле я думаю, что сомнение — это еще один способ обрести свободу.
Г: Для меня «религиозный» значит духовный. Так что я тоже в каком‑то смысле религиозный человек. Моя молитва — по утрам сделать детям бутерброды в школу.
Но вы отмечаете традиционные праздники, собираетесь на шаббатний ужин?
Р: Больше всего я люблю Рош ха-Шана и Йом-Кипур, они дают возможность оглянуться назад и заглянуть вперед.
Г: Она религиозна.
(Улыбается.)
Кто для вас главный учитель в жизни?
Р: В первую очередь я думаю о маме и о Гае. И дети многому нас учат. Мы недавно шли с младшей по улице, и она спрашивает меня: «Мама, ты знаешь, что такое быть счастливой?» — «Что?» — «Это когда ты можешь сказать: я люблю себя». Я думала, она скажет: любить маму, любить папу, любить котика.
Г: Я думаю, из‑за того, что я много переезжал в юности, выживание было одним из моих учителей. Не самая хорошая школа. А вообще выставки, книги. И наши разговоры с Рут. Вот кто главный учитель в моей жизни.
Как к вам приходят новые проекты?
Р: Сами. Тфу-тфу.
(Рут произносит это по‑русски. И мы все хохочем.)
Травма может стать дверью, которая ведет и в дом, и от дома и приводит нас на тропу исцеления. Рут Хоф
Послушайте плейлист к статье