«Ощущение» Хана
Современные танцевальные труппы сегодня представляют собой модель мира в миниатюре. Танцовщики всех рас и этнической принадлежности формируют наши представления о том, что такое европейский балет. Как чувствуют себя люди с разным цветом кожи внутри европейской культуры и как это влияет на идентичность самих европейцев? Для одного из самых известных в мире танцоров и хореографов — сына бангладешских эмигрантов, живущих в Лондоне, — Акрама Хана тема «свой среди чужих» очень личная и, наверное, главная. Он говорит, что современный балет в Европе практически исчерпал себя, и его будущее за выходцами с Востока и из Азии.
В начале 60-х годов прошлого века министр культуры Франции Андре Мальро столкнулся с непростой задачей : вернуть в Парижскую оперу зрителей , потерявших интерес к высокому жанру. Мальро славился своим нелинейным мышлением и нестандартным подходом ко всему, поэтому оружием в битве за публику он выбрал не одного из модных европейских хореографов, а художника Шагала. Знаменитый плафон Opera Garnier был расписан модернистом Марком Шагалом именно тогда. Возмущенная и шокированная публика мгновенно устремилась посмотреть на это «кощунство», а дела Парижской оперы пошли в гору.
Предложение поставить «Жизель» на сцене Английского национального балета, которое получил самый знаменитый британский бангладешец Акрам Хан, вполне можно сравнить с заказом Шагала. Более неочевидную фигуру для этой роли в современной хореографии сложно найти. У Хана нет классического балетного образования, и танец на пуантах, конечно же, никогда не был его сильной стороной . Да и просто представить себе ту почти ритуальную энергию, которая возникает, когда он отбивает босыми ступнями ритм старинного индийского танца катхак (на котором построена вся хореография Хана), внутри канонического светского сюжета про обманутую девушку — смелый эксперимент. Поначалу представить себе это не смог даже сам Хан. Но Вселенная была настойчива. Такое предложение хореограф получил… трижды в течение года от разных театров. Первые два он отверг, почти не раздумывая, но, услышав в третий раз про «Жизель», решил все-таки разобраться, что это за история. Свое согласие на постановку он сопроводил одним условием, для классического балета — почти угрозой : «Я сказал Тамаре Рохо (