Зло не победит, но и правда не восторжествует
Главные слова героинь фильма «Женщины ГУЛАГа»
Документальный фильм «Женщины ГУЛАГа» вошел в шорт-лист «Оскара», был представлен на Московском кинофестивале, вскоре будет показан на канале «Россия-1». Семь лет российско-американский документалист Марианна Яровская при поддержке общества «Мемориал» записывала интервью с бывшими заключенными лагерей и спецпоселений. Специально для «РР» она предоставила для публикации фрагменты из этих интервью и рассказала о том, почему для нее это личные истории
Фекла Андреева
Марианна Яровская: «Первый раз к ней приехали оператор Ира Шаталова и продюсер Настя Тарасова. Фекла была в ужасном состоянии. У нее только что прошла операция, были провалы в памяти; иногда она не понимала, где находится. И мы решили, что уже поздно.
После освобождения из спецпоселения Фекла защитила кандидатскую диссертацию по филологии, потом преподавала, писала книги (в том числе мемуары). Это была крестьянка, которая всему выучилась. Ее дедушка построил храм в Суворах, в 110 км от Каменск-Уральска. Мы снимали остатки фундамента этого строения. Когда крестьян переселяли, пришли за отцом и за дедом Феклы. Храм был разрушен, и его руины стали символом всех этих деревень. Полный упадок. Остался фундамент храма, заброшенные поля, которые раньше были засеяны. Когда я к ней приехала через год, она поправилась, ей стало лучше, она все вспомнила, рассказала, как после смерти Сталина писала письма с просьбой о реабилитации репрессированных, ей удалось реабилитировать 412 человек.
Фекла не выходила из дома к моменту моего приезда. Сама она жила тогда в нищете, но была невероятно щедрым человеком. К ней постоянно приходили ее односельчане, бывшие ученики. Она рассказала о своей знакомой, тоже спецпоселенке, Ксении Чухаревой, которая также стала героиней нашего фильма; через нас передала ей приемник, так как Ксения к тому времени уже ослепла.
Семьи у Феклы не было — это довольно частая история у женщин, которые прошли ГУЛАГ. У нее были серьезные проблемы с глазами, мы оплатили ей операцию. Она прожила после этой операции еще несколько лет и, к сожалению, умерла в прошлом году. В январе мы хотели поделиться с ней новостью о том, что фильм попал в шорт-лист «Оскара», потому что она была одной из наиболее осознанных героинь. Ее бы порадовало сообщение о киноакадемии. Я позвонила, и соседи Феклы Андреевой сообщили, что она умерла в прошлом году».
Фекла Андреева: «Это был настоящий геноцид. Без всякого разбора. Было арестовано около 120 строителей УАЗа. Это были наши отцы, и нам приказано было отказаться от них. Официально, так сказать. Что это враги народа, признать их врагами. Мы сказали “нет”.
Милиционеры делали вид, что они не видят. Мы подползали в подворотню и к окну. Вот в такой комнате было 60 человек. Они стояли, сидеть негде было. Там кричали: “Чей?” Вот крикнули: “Андреев, твоя старшая пришла”. У него были кудрявые волосы, вот он их скинул назад и говорит мне: “Феша, на тебя остается семья. Выучи сестер, потому что образованного человека труднее затоптать. Сама выучись и не бросай мать и деда. Ты остаешься за меня”. Вот я наказ отца и выполнила.
Более полстолетия я посвятила поискам своих погибших земляков. Я печатала заявления, высылала их. И мне за эти годы удалось реабилитировать 412 человек. За пребывание в спецпоселениях, за искалеченные судьбы, за расстрелянных отцов — никакого покаяния».
Ксения Чухарева
Марианна Яровская: «Когда в первый раз мы ее снимали, она случайно оказалась на крестном ходе. Когда мы вернулись в Каменск-Уральский, она к тому времени уже полностью ослепла. И мы не включили это второе интервью в фильм, не хотели, чтобы наши героини выглядели беспомощно или вызывали жалость. Хотелось их снять сильными. Поэтому мы не включили в фильм интервью, когда она была совершенно слепая, растерянная. Она вскоре после этого умерла. Мы включили эпизод, когда она в праздничном платочке на церемонии. Она говорит и уходит».
Ксения Чухарева: «Нас привезли 19 мая сюда и свалили целый эшелон. Крестьянством занимались, день и ночь работали, с темна до темна. Маленькая я была, на пятнадцатом году… У нас все отобрали, из дома вывезли, сюда привезли, здесь все лес был. Где жить-то? Вот зима подходит, давай землянки строить. Стенки из тынка, пол земляной, а закрывали дерном. В землянке четыре семьи было, и по две семьи. Дров нет, воды нет. Чтобы воды набрать, надо снег топить. А снег растапливать посуды нет. Так растает — что-то поедим. А ребят наших — вот Господь, видно, их хранил: они не ревели, ничего. Давали 400 грамм ребенку, а мне вот 300 грамм давали. А сварить нечего было. День не едят, два не едят, Господь, видно, их держал, крепил. Они не ревели, только меня караулили, эти ребята. Одному семь лет, другому пять было».
Елена Посник
Марианна Яровская: «Елена, к сожалению, сейчас уже не встает, но сознание очень ясное, и ее сын обещал показать ей наш фильм. Она была арестована в 40-е, сменила много профессий, работала медсестрой. Когда Елена сидела в одиночке, то кормила ошпаренную кипятком и поэтому почти без шерсти крысу, которая приходила каждый раз, когда Елене приносили еду. Этот эпизод достоин художественного фильма — на память приходит стиль фильма “Вальс с Баширом”. Это вневременная сцена: кто-то облил крысу кипятком, и сидит с ней заключенная, одна совершенно, в одиночке. Ей не с кем общаться. Она кормит эту обожженную крысу».
Елена Посник: «В Бутугычаге, где костерит добывают — это значит уран, — дают деревянное устройство квадратное, вверх расширяющееся, и сделано оно рюкзаком. Я подхожу, мне накладывают грунт с касситерит, и я должна идти метров 20 по тропинке… Ничего не растет, понимаете, одни камни — ни птиц, ничего… Вот какие сопки. Так, я туда дохожу — там открывают, высыпают, и идет это вниз… Говорят, что когда здесь начиналось, то тут не убивали, а просто сталкивали, и все. В Бутугычаге все дома с вкраплениями урана. И все так и жили. В то время я не обращала внимания — просто слабина и слабина. Я 20 минут работаю, полчаса лежу. Что я лежу, никто не видит. Так и там. Мне говорили: ой, как хорошо, что вы такая здоровая. Я здоровая? Я домой приходила и ложилась. Вот так».
Вера Геккер
Марианна Яровская: «К концу жизни Вера почти ослепла, у нее был страх преследования. Я читала, как уходил Варлам Шаламов; он боялся, что за ним придут, прятал под больничный матрас хлеб и сахар… Я интересуюсь буддизмом, читала много книг и статей, в которых говорилось, что ты теряешь слух, когда не хочешь чего-то слышать, теряешь зрение, когда не хочешь чего-то видеть. Я видела какой-то символизм в такого рода уходе.
Мы снимали Веру несколько раз. Она жила в Подмосковье, в городе Пушкино. В том же доме, в котором она жила до ареста со своими родителями и четырьмя сестрами. Она и сестра смогли вернуться по протекции друга семьи (еще до войны) Святослава Рихтера. В фильме уже почти ослепшая Вера играет на своем рояле, на котором часто играл Рихтер…
Сначала мы записали историю ее учительницы. Вера была единственной, кто не очень хотел говорить о себе. Она хотела говорить о сестрах, о родителях. Это очень женское — ей дороже семья, чем она сама. Она хотела рассказать про свою учительницу музыки Елену Михайловну Шаховскую. Когда Веру арестовали за то, что она якобы играла немецкие марши в 1941 году, стали допрашивать соседей, в том числе и к учительнице пришли. Ведь сначала расстреляли отца и посадили мать, потом арестовали сестер, затем стали искать компромат на Веру — не говорила ли она, 19-летняя, чего крамольного. А Шаховская раньше была гувернанткой и учительницей в семье композитора Скрябина. И она сказала такие слова: «Что ж вы, города сдаете, а за девчонкой гоняетесь». Ее арестовали, отвезли в Бутырку, и она незадолго до суда умерла от сердечного приступа. У нее даже следствия никакого не было — ее не судили. Это такая невидимая жертва ГУЛАГа, потому что она и жертвой ГУЛАГа не была: не было никакого приговора — она просто так умерла. Про нее никто не знал и не знает. Мы в фильм этот рассказ не включили, потому что хотели представить живых героев, которые говорят о том, что лично видели. Сначала Вера рассказала про Елену, потому что, по ее мнению, про нее должны знать. А потом постепенно рассказала про мальчика с миской, который от голода умирал, и про другие моменты, которые случались с любимыми ею людьми… И постепенно про себя тоже рассказала. Вера умерла в прошлом году. На показ в рамках ММКФ пришли ее сын и племянник».
Вера Геккер: «Они приехали сюда утром, часов, наверное, в десять, и, значит, делали тоже обыск. Посадили в машину, вышел сосед оттуда — Петя такой был, молодой человек, — и как бы нас провожал, тоже пошел к машине. Я помню, как я сказала: «Петя, Петя, до свидания, через десять лет увидимся!» Я ему так сказала и смеялась при этом (смеется). А потом села в машину, мы поехали, и я подумала: десять лет, мне сейчас 19… будет 29… ну ладно, ничего. Моя семья такая крепкая порода, которую очень трудно сломать. Массы людей находились под пытками — в такое состояние приводили, когда они уже теряли рассудок и подписывали все что угодно. Вот они герои? Я считаю, что герои, конечно!»
Адиле Аббас-оглы
Марианна Яровская: «Адиле была одной из первых, с кем делали интервью. Она уже тогда практически ничего не слышала. С ней находился ее внук, который ей в ухо переводил. Ей приходилось кричать — просто потому, что она ничего не слышала, — но она помнила и могла говорить. Она всегда находилась с родственниками, ее дочь всегда была рядом. Для фильма это была проблема: голос настолько резкий и громкий, что очень тяжело слушать. Спас композитор. Он написал гениальную музыку. Мелодия, которая звучит под ее речь, смягчает крик оглохшей Адиле.
Марина Голдовская, режиссер-документалист, автор фильма «Власть Соловецкая», мне как-то сказала: «Ты можешь вообще ничего у них не спрашивать, все будет понятно по их лицам — через что они прошли». В фильме есть крупный план, когда Адиле поднимает на нас глаза и просто смотрит. У меня каждый раз мурашки по коже, когда я вижу этот ее взгляд. По тому, как она смотрит на тебя, ты понимаешь, что она сейчас говорит — а сама находится в том времени и месте. И это очевидно на большом экране. Это интересный эффект кино, когда ты смотришь как бы снизу вверх».
Адиле Аббас-оглы: «Я прошла очень много тюрем, Сухумское НКВД, Тбилисское НКВД, Баку КВД, потом там еще какие-то республики. Потом Ростов, Харьков, Сызрань, и когда меня следователь вызвал, он мне говорит: “Вот тебе все статьи”. И изменник, и шпионаж, и еще черт знает что. Я говорю: “Я не понимаю эти статьи”. “А когда ты этим занималась — хорошо понимала?” “Да нет, говорю, первый раз слышу”. “Вот, — говорят, — подпиши”. Я подписала под диктовку: “Я признаю все статьи”. “Ну что ж теперь, тебя к стенке — и застрелить осталось?” Издевались, понимаете? А я действительно не понимала, что означают эти статьи… Я не думала, что когда-нибудь вернусь и так долго буду жить. Я, наверное, осталась живая, чтобы правду, правду вынести».
Надежда Левитская
Марианна Яровская: «Она была помощницей Александра Исаевича Солженицына. Все знают его, но не знают его помощников и помощниц. Мой друг Ермолай Солженицын сказал: “Ты должна познакомиться с маминой подругой, которая помогала Солженицыну, а потом до последнего момента работала в его фонде”. Надежду Левицкую отличает степень осознания произошедшей трагедии. То, что она говорит, не полностью вошло в фильм (в частности, слова о том, что не было Нюрнбергского процесса). Она могла бы быть совестью нации, но не стала. Она сейчас в очень плохом состоянии. Ее принесли в инвалидном кресле на премьеру фильма. И когда она взяла микрофон и сказала, что это фильм не о ней, а о тех, чьи судьбы были сломаны и чьи семьи были сломаны, и что у нас в 30-е во времена Великого террора было то, что не поддается человеческому сознанию, — когда она начала все это говорить, зал встал. Она удостоилась тех самых стоячих оваций, которые должна была получить — ради того и фильм делался».
Надежда Левитская: «Суд был чистая комедия. Ну я была совершенно неопытным человеком, так что я прото не знала, как это должно проходить. Там сидели, значит, три каких-то тетки, потом одна такая сильно накрашенная, с такими длинными-длинными серьгами какая-то, подошла ко мне и сказала, что она мой адвокат. Я очень удивилась. Ну и все это за 15 минут кончилось. Дали мне десять лет. Когда я вошла в камеру осужденных, там сразу же спрашивают: “Сколько дали?” Я говорю: “Десять”. “О-о, детский срок!” У них у всех было по 25…
Сначала был лесоповал. Вообще-то говоря, женского лесоповала не должно было быть, он был запрещен. Никогда, до смерти, наверное, не забуду, как мы катили какой-то комель — это конец дерева расширенный такой, разлапистый — туда вчетвером еле втиснешься. И я помню, я была крайняя слева, и я подумала: вот этот комель сейчас сорвется — и на нас… 60 лет прошло, а я на всю жизнь запомнила».
Нестираемое пятно русского горя и стыда
Интервью с автором фильма «Женщины ГУЛАГа» Марианной Яровской
В интервью Сolta.ru вы сказали, что «сегодняшний Путин не заинтересован в том, чтобы осудить политические репрессии»…
Я слышала — и есть видео — его высказываний о том, что «излишняя демонизация Сталина — это один из путей атаки на Советский Союз и на Россию», о том, что Сталин — это «сложная личность». Неоднозначная трактовка политики Сталина из уст Путина неприемлема. Отсутствие осуждения сталинских преступлений абсолютно неприемлемо.
В какой форме глава государства, на ваш взгляд, должен был осудить политические репрессии?
В той же форме, в какой в Германии осужден фашизм. Так же, как в результате Нюрнбергского процесса были осуждены преступления нацистов. Если на Александрплац появится двойник Гитлера, он будет немедленно арестован. Бюстов Гитлера не увидишь в берлинском аэропорту (в duty free Внуковского аэропорта продается бюст Сталина), невозможно представить на прилавках книги «Гитлер и Христос», «Как Гитлер победил коррупцию» или что-то подобное… Сравнение вполне правомерно — по количеству замученных и убитых, по количеству жертв, про которые все мы знаем. Фекла в «Женщинах ГУЛАГа» называет геноцидом то, что происходило в сталинский период.
Зачем заниматься самобичеванием?
Это все равно что не обращать внимание на серьезную болезнь, которая влияет на всю твою жизнь и деятельность. Зачем ходить к врачу, если можно не реагировать? Это приведет к катастрофическим последствиям. В психологии известно: лучший способ работать с проблемой — говорить о ней, раскрывать раны, лечить их, анализировать, делать достоянием истории. Именно поэтому героини моего фильма хотят говорить. Это один из способов лечить психологическую травму. То же самое должно делать и все общество. Мы должны были учиться у немцев, которые таким образом лечили свою травму. Но конца-края этому нет. До сих пор создаются сотни фильмов про Холокост. Российское министерство культуры выдвинуло в этом году на «Оскар» фильм про Холокост, «Собибор». Не совсем правдивый, поэтому он не обратил на себя внимания мировой общественности, киноакадемии. Но меня поражает, что часто обращают внимание на чужие (хотя, конечно, не совсем чужие) болезни и говорят о них, при этом ничего не делая со своей болезнью — геноцидом против собственного народа. Почему этим должны заниматься некоммерческие организации, такие как «Мемориал»? Почему они не поддерживаются государством? Почему это чаще всего негосударственные проекты, поддерживаемые через краудфандинг? Почему прекрасный большой музей ГУЛАГа сделали только четыре года назад?
К каким последствиям может привести игнорирование болезни?
Я не хочу быть наивной не хочу говорить, что такие фильмы надо делать, чтобы эти трагедии не повторились — потому что они повторятся. Лагеря в Северной Корее сейчас — копия сталинских. Необходимо понимание истории, понимание того, что к этому привело. Тоталитарная идеология и философия всегда будут привлекательны для миллионов. Создание объективного врага — фундаментальная цель множества диктаторских режимов. Поэтому и надо делать такие фильмы. Надо знать, почему так происходит; и каждое интервью, каждое свидетельство — это часть объяснения, кусочек мозаики, который ставит все на свои места.
Это, конечно, катастрофа, что молодое поколение не знает ничего про ГУЛАГ. В отношении США все понятно: это не их история, хотя такие уроки важны для всех. Но почему видеоблогер Юрий Дудь, а не школа, должен объяснять двадцатилетним, что такое Колыма и ГУЛАГ?! Во всем мире детей в школах учат последствиям Холокоста, и все дети читают «Дневник Анны Франк». Точно так же надо воспитывать молодежь и в России. Примечательно, что на Московском фестивале (было несколько показов) фильм «Женщины ГУЛАГа» проходил под меткой 18+, то есть «паспорт обязателен». А в США этот фильм уже полгода показывают в средних школах, в колледжах и университетах.
Наше поколение научили еще в 80-е, 90-е годы, при Горбачеве и частично в ельцинскую эпоху, когда было нормально рассказывать истории своих семей. И мне тогда казалось, что это только начало, что будет массовый глобальный разговор, что точно так же, как в случае с Холокостом, возьмут интервью у десятков тысяч жертв ГУЛАГа, которые были живы на тот момент, на десятках языков из десятков стран, как это в 90-х сделал Стивен Спилберг со своим проектом «Шоа». Что сделают десятки фильмов — и они станут безвременным достоянием народной истории. Но те, кто стоит сейчас у власти, сделали все сознательно — произошли системные изменения, школьные учебники были переписаны. У меня это вызывает негодование.
В результате люди должны заново все для себя открывать. Для этого фильм Яровской должен становиться известным через шорт-лист Американской киноакадемии. Или фильм Дудя. А где государство? Это прямая задача и обязанность государства — принимать законы, которые поставили бы на место все исторические события, назвали бы вещи своими именами: преступление — преступлением, геноцид — геноцидом.
Все ли положительно приняли ваш фильм в России?
На показы фильма приходили и сталинисты. Например, на первый показ на ММКФ пришел актер, который 30 лет играл Сталина, и спросил меня: «А вы хорошо подумали, зачем вам нужно было снимать этот фильм?» Но он оказался тогда в недружественной обстановке. В частности, Ермолай Солженицын аргументированно ответил ему. Иногда в Фейсбуке (соцсеть признана в РФ экстремистской и запрещена) мне попадаются «тролли», а иногда и искренние сталинисты. Когда мы оказались в шорт-листе «Оскара», они писали гневные комментарии и даже статьи.
Был один обвинявший меня в предательстве, много комментировал. Дело в том, что я в прессе рассказала историю своего деда, поэта и актера МХАТа и Ленфильма Виктора Петровича Яблонского, который в 30-х был выслан из Москвы и Ленинграда по ложному доносу — и потом не мог играть положительных героев, поэтому, в частности, сыграл эпизодическую отрицательную роль врага в фильме «Чапаев». Дед тогда не попал в ГУЛАГ, потому что его друг и соратник, писатель Фадеев (они вместе работали над фильмом Берсенева «Разгром», дед сыграл Левинсона), вступился за него перед Вышинским, написал Вышинскому просительное письмо. Так вот, после того как на премьере я рассказала историю деда, я стала получать письма: мол, и дед ваш предатель Родины, и вы тоже. Помню обсуждение его биографии в российской Википедии — включать ли Яблонского в Википедию или не включать. Обсуждающие разделились на два лагеря. Одни говорили: ну вот смотрите, он же был враг народа, да и играл в эпизодах. Другие возражали: да посмотрите, он же потом на фронт ушел, хотя у него бронь была как у ценного работника искусств, — мог бы уехать в эвакуацию с Ленфильмом, но пошел добровольцем и погиб на войне; как вы можете так говорить о фронтовике и герое войны, это святое! Меня, помню, поразили эти дискуссии.
Часто люди негативно реагируют на предложение всенародно покаяться. За что мы должны каяться — мы же напрямую не имели отношения ни к доносам, ни к приговорам?
Я вспомнила эпизод из фильма. Одна из героинь заканчивает интервью, и в кадре, уходя, говорит: «Я плохая теперь шибко стала… простите меня все». И наш американский монтажер-консультант Леонард Фейнштейн никак не мог понять, почему она просит прощения перед нами, хотя это мы должны просить прощения. И мы с Ирой Волковой, российским монтажером фильма, боролись за то, чтобы этот эпизод остался в фильме. Не знаю, все ли было понятно в этом фильме киноакадемикам… Но русским это «простите меня все» понятно точно! Можно вспомнить про христианское прощение. Ведь никто глобально на официальном уровне перед пострадавшими от репрессий не извинился. Были полуизвинения. И извиняются в результате — они. Парадокс…
Если говорить по-христиански, то вина на нашем обществе есть. Но сейчас только на общественном уровне это осознается и что-то делается, а на официальном — нет. Что касается всеобщего покаяния, надо речь вести о законодательном признании преступлений Сталина и советского режима — не Западом, а нашим государством прежде всего. Мне кажется, есть необходимость пересмотреть определение геноцида, данное в 48-м году, — «уничтожение национальной этнической расовой или религиозной группы». Правильно было бы пояснить: «социальной группы» — так, например, в 30-е годы уничтожали крестьян. Материалов для всего этого теперь более чем достаточно. Назвав вещи своими именами, можно прекратить дебаты в отношении реабилитации Сталина.
Вы как-то сказали, что киноакадемики воспринимают Холокост как международную проблему, а ГУЛАГ — как внутрироссийскую. Не по этой ли причине фильм так и не был в итоге номинирован на «Оскар»?
Я замечательно отношусь к Киноакадемии. И они хорошо относятся к этому фильму и другим моим работам (мой самый первый фильм получил студенческий «Оскар»). Я на их радаре — шорт-лист Академии означает, что ветка документалистов выбрала «Женщин ГУЛАГа» в десятку лучших фильмов года. По большому счету, нет предвзятости в тематике. Иначе необычный фильм на русском языке с субтитрами никогда не попал бы в шорт-лист. Смотрят на историю и героев. Мы попали в шорт-лист потому, что у нас были совершенно невероятные героини, их судьбы и характеры. Была понятная всем история.
Победил фильм с позитивным финалом. Субтитры читать также не очень любят, это все-таки документальная категория, «Оскар» Американской академии. Но все же, если документальная история на важную для человечества тему хорошо рассказана, на нее обязательно обратят внимание.
Часто высказывают такое мнение: чтобы завоевать признание на Западе, нужно взять самое нелицеприятное в отечественной истории и современности, и успех обеспечен.
Мне кажется, в таких высказываниях все ставят с ног на голову. Можно сказать, что ты «льешь грязь на свою Родину», а можно сказать, что ты говоришь о том, что тебя волнует, и о том, что ты знаешь. Только когда ты будешь рассказывать, что волнует лично тебя, ты сможешь создать историю, которая взволнует всех. У каждого человека есть хотя бы одна история, которую он знает и может рассказать. Мой фильм — это преувеличенная, переосмысленная история моей семьи. Я предпочитаю говорить о том, что меня затрагивает, не напрямую, а обращаясь к историям других людей. Предпочитаю чужие истории собственным мемуарам. И, самое главное, нужно обязательно доводить начатые проекты до конца, завершать съемки. Мне кто-то недавно написал, что многие начинают делать такие фильмы, но не могут закончить, потому что нет денег… Ни у кого нет денег! Но важно заканчивать то, что начал. Никто не мешает начинать и доводить до конца. Это обязательно потом вознаградится.
Рассказ вашей мамы, писателя Марианны Яблонской, «Сдаешься?» очень перекликается с вашим фильмом. На примере детской компании показано, как рождается тоталитаризм и что происходит с человеком, бросающим вызов системе.
Да. Я часто вспоминаю этот рассказ. Мамины рассказы и пьесы при жизни не публиковались. Впервые сборник был опубликован только в 1980 году, и в него этот рассказ не включили — якобы за «пропаганду фашизма». Там речь шла о дворовой ватаге детей в Ленинграде сразу после войны. Появляется подросток, который всех терроризирует. Никакой пропаганды, конечно, не было, было с точностью наоборот — это был анализ зарождения фашизма, анатомия фашизма. Но в финале рассказа добро не победило зло. Главная героиня спустя годы встречает в кафе того самого мучителя, который подчинил дворовую компанию и за неповиновение показательно жестоко избил девочку, которая была младше и слабее всех. Никто из друзей тогда за нее не заступился. Девочка выросла, стала медсестрой в детской больнице (как, кстати, одна из героинь моего фильма), а юный тиран (там только намеком это дано — наколки, татуировки, речь…) стал надзирателем в сталинском лагере и очень гордился своим хлебным местом. И вот два этих мира продолжили свое существование вне зависимости друг от друга. Главная героиня тихо улизнула из кафе, когда выросший тиран с удовольствием и без доли сожаления стал напоминать ей про их дворовое столкновение. Никакого противостояния добра и зла не произошло. Они посмотрели друг на друга и пошли дальше.
Так и в жизни. В начале моего фильма приводится цитата Анны Ахматовой о том, что две России встретятся: та, которая сидела, и та, которая сажала. Героиня моего фильма Надежда Левицкая случайно встретила на улице следователя, который ее допрашивал, и прошла мимо.
Друг нашей семьи Сергей Юрский писал об этом рассказе моей мамы: «по словам драматурга Александра Володина, “правда почему-то всегда торжествует… потом”, но Яблонская в своем рассказе ее отвергла. Правда, справедливость всегда натыкается на неправду, зло — такова жизнь. Зло никогда не сожрет справедливость. Но и правда не торжествует. Все остаются при своих, идут дальше каждый своей дорогой, и даже иногда снова встречаются».
Тогда почему мы удивляемся высоким рейтингам одобрения Сталина? Возможно ли изменить общественное мнение?
Мы пытаемся это делать, создавая художественные произведения. В 1979 году в Западной Германии вышел мини-сериал «Холокост» про преступления фашизма, получивший множество наград. Там Мерил Стрип сыграла одну из первых своих серьезных ролей. Это событие кардинально изменило восприятие немцами своей истории. Больше 20 миллионов человек тогда посмотрело сериал. Слово «Холокост» вошло в повседневный лексикон жителей ФРГ после этого. Ведь спустя тридцать — тридцать пять лет после войны многие стали забывать об этой трагедии. Началась большая дискуссия в обществе.
Должно время пройти — с 90-х прошло как раз 30 лет. Мне кажется, уже выросло новое поколение, готовое к дискуссии. Документальные фильмы могут помочь открыть такую дискуссию.
Как рассматривается ваш фильм в США и других странах?
Интересно, что наш фильм взяли на вооружение как люди, которые любят Трампа, так и те, кто его не любит. Сторонники Трампа приводят наш фильм в качестве примера того, к чему, по их мнению, могут привести социализм, коммунизм, подача голосов за социалиста Берни Сандерса на следующих президентских выборах… А противники Трампа возмущаются: «Посмотрите, у нас уже почти нацизм — сильная рука президента, депортация мексиканских беженцев, задержание детей и разделение семей!»
Фильм показывали в Албании, где до сих пор на улицах памятники Ленину и Сталину. Проявили интерес зрители в Южной Корее, Камбодже (где помнят красных кхмеров). В Китае фильм нашел свой отклик, ведь китайские коммунисты учились у Сталина — когда речь шла об организации лагерей перевоспитания.
Это означает, что фильм удался. Каждый может увидеть что-то важное для себя. Я старалась сделать документ эпохи. Мои героини говорят о чем-то очень важном для всего человечества.
Какое сейчас отношение в США к России?
Если говорить о киноакадемии, то один из академиков прямо сказал, что все ненавидят Путина. За действия против Украины, в Сирии, за планомерное уничтожение всякой серьезной оппозиции. А русских, русскую культуру — любят. Есть, конечно, негатив, связанный с образом «русской мафии», который сформировался в 90-е и 2000-е. Репутацию приходится отстаивать. Но это не очень сложно, если ты делаешь свое дело и выполняешь свою работу профессионально. Судят по тому, что и как ты делаешь, а не по тому, откуда ты. Есть интерес и уважение к русской культуре. Так что люди приходят и смотрят.
Считают ли Россию угрозой?
Нет ощущения угрозы. Нет ощущения противостояния. Запад занят своими проблемами. В США в центре внимания проблемы иммиграции, экологии, выборов.
При этом ваш фильм в значительной степени финансировали американские организации.
Гуверовский институт дал первые 20 тысяч долларов. Это самый крупный архив российской и советской эпохи за пределами России. У них были материалы о некоторых героинях фильма и Пол Грегори (сопродюсер фильма «Женщины ГУЛАГа») на основе, в том числе, этих материалов создал книгу.
National Endowment for the Humanities (NEH) очень помог. Проекты, которые они финансируют, должны выстраивать культурные мосты между народами. Ты берешь важную тему — и объясняешь ее людям другой культуры. Мы получили 100 тысяч долларов на исследования. Просили дополнительные средства на производство, но не получили. Тогда мы организовали краудфандинговую кампанию в России и США. Собрали 30 тысяч долларов. Это продемонстрировало потенциальный интерес публики, что стало важным аргументом в переговорах с голливудскими продюсерами. Были еще частные пожертвования. Мы вкладывали и свои личные средства.
Каков общий бюджет фильма?
Около 350 тысяч долларов.
Вы говорили, что потенциальный показ фильма на телеканале «Россия-1» — это не менее значимое достижение, чем попадание в шорт-лист «Оскара».
Что дает шорт-лист «Оскара»? Внимание к проекту. Но основная задача любого кинематографиста — чтобы как можно больше людей посмотрели кино. Другая естественная задача — продать фильм, чтобы окупить расходы на его производство, но это все-таки вторично. Мы надеемся, что телеканал «Россия-1» покажет наш фильм. Проблема в том, что подобные фильмы задвигают в сетке вещания после 23 часов, когда рабочие, которым нужно к шести утра на завод, его не посмотрят. А увидит интеллигенция. По-английски это называется preaching to the choir — «проповедовать церковному хору». Но будут и онлайн-трансляции. Конечно, показ фильма на телеканале «Россия-1» — большое достижение. Рада, что в ближайшее время мы подпишем договор. Покажут сокращенную версию, которая была в шорт-листе «Оскара».
Все ли устроило канал в содержании фильма?
В договоре есть право на купюры и редактирование фильма в пределах пяти процентов, и я немного побаиваюсь, что изменят что-нибудь в концовке, но пока ничего не могу сказать. Этого пока не произошло, зачем бояться?
Как, по-вашему, должна сложиться судьба фильма в России?
Нужны показы, обсуждения в регионах. Очень нужны! Я бы хотела показать длинную версию — в ней больше информации и эмоциональных моментов. В России отсутствует образовательная дистрибуция. В США система отлажена: фильм запросили, заплатили за него и будут показывать в школах, в университетах. Фильм покажут почти в двух тысячах школ, колледжей, университетов по США и Канаде, в школах и университетах Австралии, Германии, Великобритании… Но его судьба в России пока неизвестна. Очень нужна помощь в организации показов и обсуждений.
Фотографии: Сергей Амирджанов; Дарья Занимон; Ирина Шаталова; Михаил Богачев; Сергей Амирджанов
Хочешь стать одним из более 100 000 пользователей, кто регулярно использует kiozk для получения новых знаний?
Не упусти главного с нашим telegram-каналом: https://kiozk.ru/s/voyrl